Книга Моё пушистое величество 2, страница 27 – Алиса Чернышова

“Ребят” послушно заржали, хотя по лицам нескольких из них я вполне уверенно мог сказать, что они не видели в этом ничего смешного. Гэвину, впрочем, явно казалось, что он очень остроумен. Парень самодовольно смотрел на кабанодеву, взглядом будто говоря: “Ну, ну! Что ты теперь скажешь?”

Мне показалось, я начал понимать. И вот честно, у меня в груди почти помимо воли зашевелилось нечто вроде сочувствия к этому малолетнему идиоту.

Анати между тем сжала руки в кулаки, вдохнула воздух и… разрыдалась. Громко, некрасиво и отчаянно.

Вообще, не то чтобы это был сюрприз. Девчонка была сильной, это несомненно, но даже у самых сильных людей есть свои пределы и точки излома. Кабанодева же, помимо всего прочего, была юна даже по человеческим, не то что по магическим меркам.

Пока все растерянно таращились, явно не ожидая такой реакции от всегда сильной и уверенной в себе девы, я наблюдал за Гэвином, прикидывая, что увижу. Потому что, по моему опыту, тут есть варианты. При виде чужой боли и отчаяния, люди реагируют очень по-разному в зависимости от личности.

Есть те, кто отворачивается, пряча стыд; те, кто инстинктивно дистанцируют себя от ситуации; те, кто испытывает отвращение или жалость, чаще смесь первого и второго; те, кто подавляют в себе удовольствие и болезненное любопытство; те, кто испытывает чувство неправильности либо эмпатии и пытается всё исправить.

Это обычный спектр, который зачастую смешивается. Так, человек вполне может в глубине души любить кровавые зрелища, но в то же время ненавидеть их, понимая их неправильность. Или испытывать инстинктивное отвращение “со мной такого никогда не случилось бы” к жертве, но при этом пытаться помочь, потому что способен сопереживать чужой боли. Типичное противостояние между желанием спасать и желанием убивать, что в тех или иных пропорциях живёт в каждом разуме.

Не то чтобы люди себе в этом признавались, конечно, но это уже другой вопрос.

Хуже всего категория “я получаю от этого удовольствие и не хочу это в себе подавлять, это весело, я хочу причинить так много боли, как только возможно, и смотреть”. За годы и годы жизни среди убийц, предателей, отчаянных игроков и лжецов (потому что другие во дворцах отродясь не задерживались, или преображались, или выпадали, как кролики в мор) я научился замечать этот жадный, хищный огонёк в глазах, равно как и оценивать интенсивность горения. И, если я увижу это в Гэвине, моё отношение к парню станет однозначным и определённым…

Но я почти уверен, что всё сложнее, чем просто это.

И да, пока все отвлеклись на рыдающую кабанодеву, я пристально наблюдал за Гэвином. И увидел этот растерянность-удовольствие-стыд момент, отведённый взгляд и лёгкую дрожь губ, равно как и попытку шагнуть вперёд, чтобы что, он сам явно не понимал.

Я едва удержался от того, чтобы прикрыть лицо лапой.

Мне правда стоило догадаться раньше.

Конечно, она ему нравится.

Или, как минимум, он её хочет.

Не факт, что он сам понимает свои желания, конечно: возраст, агрессивность, воспитание, плюс то, что леди Шийни обычно называет “психоэмоциональным запором” (она говорит при этом обычно обо мне, но я предпочитаю перераспределять эту честь на тех, кто в большей степени её заслуживает). Но оно вот оно, на поверхности, и не сказать даже, чтобы я был сильно удивлён.