Онлайн книга «Месть фортуны. Дочь пахана»
им как привиделся. И теперь фортуну благодарю, что засранцы на свете дышат. Без него как смылся б? — рассмеялся Шакал. — Таранка, а как ты слинял из Магадана? — спросил Глыба кента о побеге из зоны, о каком он сам ничего толком не знал. — Мне не с конвоем махаться довелось. И волю свою я у волка из зубов вырвал, — вспомнил тщедушный кент и продолжил: — На трассу нас погнали мусора. Пахать вместе с работягами. Я — сачковал, держал закон. За это — хавать не давали конвоиры. Но злее их был колотун. До горла достал. Я и вздумал, файней откинусь, чем фраерну закон. Ну и приморился на сугробе. Как в снег мурлом воткнулся — уже не помню, не слышал, как меня в землю кинули, приняв за жмура. Охрана или зэки — не знаю того. И сколько там канал — один Бог ведал. Но оклемался. Видать, согрелся в могиле И не пойму, где я и что со мной. Кругом темно и тесно. Понял, не на шконке в бараке, не в шизо. И доперло… Жуть взяла. Базлать начал. Дышать захотел. Слышу, кто-то сверху ковыряется, помогает. Я клешнями пытаюсь дергать. И, мама родная, глядь, волчье мурло надо мной висит. Рычит, паскуда, что пахан, — усмехнулся в сторону Таранки. — Я его по фене обложил. Он умолк, на меня таращится Тут я взвыл, мол, чего сачкуешь, курвин сын? Выгребай шустрей! А он, пропадлина, приморился рядом покемарить Ждет, когда накроюсь. Ну, думаю, хрен в зубы! Давай сам шевелиться. Клешни выволок. Потом и ходули. Там и весь выбрался. Закидал могилу свою, ровно в ней морюсь. А волк не линяет. Как конвой, зараза, по пятам… Я его землей, мерзлыми комьями отгонял. Отскочит, взвизгнет, залижется змей и опять ко мне. Ну я сообразил, что линять шустрей надо Рассвет наступал. Зэков должны скоро привезти на пахоту. И похилял. Волк — за мной охранником хиляет. Когда невмоготу— бросался на меня, — закурил Таранка. — На мое счастье, старый попался зверюга. Молодой — в клочья бы пустил враз. Сшибить с катушек тогда — легко было. Видать он, лярвин кобель, не хуже меня, давно не хавал. Вот и плелись мы, не зная кто кого вперед схарчит. Я от него на ночь на дерево залезал. Чтоб не свалиться, меж сучьев устраивался до утра Чуть свет — опять волоклись бок о бок Сколько дней — не помню. Якуты подобрали. Не высветили Две недели поднимали на ходули. Я чуть оклемался — и пахан возник… Он увез… — А волк? Как же он тебя не схарчит — удивилась Задрыга — Зверюга людей почуял. Раньше чем они появились. Якуты те охотниками были. Волк запах оружия издалека чует. Видел я, как он застопорился, шнобелем закрутил, взвыл так, даже мне зябко стало. И ходу от меня. Ровно шпана от законника. Не оглянулся. Только его и видел… Шакал, слушая кента, усмехался. Он помнил, как прикинувшись Таранкиным отцом, приехал в зону. На свидание. А ему ответили, что сынок умер. Шакал тогда чуть дара речи не лишился. И попросил показать могилу. Охрана привела. Указала, где закопали Таранку. И тогда Шакалу взбрело в голову раскопать, убедиться самому. Благо, конвой и зэки далеко от этого места ушли. Когда пахан увидел, что могила пуста, понял, ломал комедию его кент. Искать его надо среди живых. И вскоре нашел законника. Целый год не брал в дела. От Таранки одно звание осталось. Кожа и кости. На человека не был похож. Казалось, прикоснись и рассыплется на кости. Шакал когда покинул зону, в какой его кент в жмурах числился, по поселкам проскочил, выспрашивая, нет ли завалящих мужиков для артели старателей. Ему и подсказал один алкаш искать среди беглых, какие у охотников и оленеводов прижились. Там они через пяток дней встретились. Таранка узнал Шакала по голосу. И позвал… Плохо видел тогда законник. Голод и холод лишь чудом не доконали. Живуч оказался. Вот тогда, прямо из снегов, из юрты, сгреб в охапку. И через десяток дней привез на море. Денег не пожалел, нанял сиделку и врача. Снял для кента комнату. Часто навещал фартового. Пока тот не окреп полностью, не забирал его. Таранка и теперь, хоть годы прошли, помнит доброе Шакала. — А почему мы Черная сова? — поинтересовалась Капка, давно караулившая момент, когда разговорившиеся кенты раскроют ей тайну названия малины. Шакал строго глянул на дочь, приказав взглядом — замолчать. Но… Глыба не заметил: — Вообще тебе уже можно про то вякнуть, — усмехнулся широкой, простоватой улыбкой и продолжил: — Влипли мы в зону всей малиной. Попутали мусора. Впаяли на всякий шнобель по четвертному и в Сибирь захреначили. Мы все вместе уже лет пять фартовали. Но своей кликухи малина не имела. — Ты короче трехай! — встрял Боцман. И продолжил: — Вздумали слинять. А для того — тайгу поджечь. Чтоб не потеряться — совиным голосом окликать друг друга. Так и отмочили. Подпалили файно и слиняли. Конвой все зенки просрал. Пожар тушили. А мы следом за зверями. Выскочили и ходу… Нас сгоревшими посчитали, — хохотал Боцман. — А почему Черная сова? — не успокаивалась Задрыга. — В том пожаре иной совы не могло быть. Там небо черным стало от копоти и дыма. Охрана, слыша совиный крик наш, внимания не обращала. Сов хватало в тайге. Только они от дыма и огня враз лес покинули. А нам по кайфу пришлась затея. С тех пор, где нужняк, так вот и окликаемся. Другой, чужой малине, наших голосов не повторить, и тебе надо тому наловчиться. Время пришло. Голосом своей малины должна вякать. Когда лягавые вблизи иль фраера в кольцо берут. Тот голос — сигнал. Но секи про тон его. Резко и коротко — шухер, тихо и мягко — на деле — значит пора шевелиться! Громко трижды — линяй! Вот так это надо! Запомни! — прокричал голосом совы, и Задрыга тут же повторила услышанное. — Лафово! Вот так и маячь! Ну без понту не дери глотку! — предупредил Боцман Капку. Девчонка слышала, что на сходку малина собирается основательно. Она начнется вечером. Сколько дней продлится — никто не знал. Но все были уверены, что после «ее обмыть встречу и разлуку на несколько лет, а может, и на всю жизнь, пойдут законники в ресторан. Там будет весело. Капка всей душой вздрагивала именно оттого, что кенты пойдут в ресторан. И тоже без нее. — На сходку нельзя! А в ресторан почему не вместе? — допытывалась зло. — Еще чего?! Ишь, доперла? Ты что — шмара? Фартовая? Ты — зелень! А коли так, не рыпайся! Хазу стремачить надо. Без дела не приморим. С нами — рано. Созрей! В фартовой бухой компании — тебе не место! Будь в хазе! За стремача! Не то вломлю! — разозлился Шакал. И Задрыга отодвинулась от него на другой конец стола. Рестораны… Именно там, чаще всего, попадают фартовые в лапы милиции. Это Задрыга слышала от Сивуча. — Секи, Капка, не надо мозги иметь, чтоб допереть, какая публика правит кайфом? Фартовые нынче мозги сеют. Откупают ресторан на всю ночь. Самых клевых официанток и поваров фалуют в обслугу. Музыкантов, какие феню знают. И наши — колымские, печорские, сибирские и сахалинские лагерные песни. Фраера их не слышали. А лягавые, едва до их лопухов феня дошла, тут же в кучи сбиваются и на законников прут. Воронками ресторан в кольцо берут. И законников всех разом накрывают. Те потом допирают в ходках, кто их засветил? Да никто! Сами себя! Не надо базлать во всю глот |