Книга Лев Голицын, страница 1 – Андрей Белянин

…Магистр лежал на боку, придавленный телом убитой лошади. Из раны на бедре хлестала кровь. Если задета артерия, он проживет не больше пяти-шести минут. Его отряд был разгромлен. Русские варвары, коих казалось вчетверо меньше, чем блистательных рыцарей с нанятыми мечниками, позорно бежали, но неожиданно в лесной горловине они вдруг развернулись и…

Длинные копья встретили вязнущую в снегу тяжелую конницу, а сзади, словно из-под земли, вырвался второй русский отряд. Они ударили молча, в спину, без дикарских криков «ура», и, когда до Братьев Ордена дошло, что происходит, пехоту кнехтов вырубили всю. Поход, начинавшийся так удачно, захлебывался кровью…

— Вот он, вот, гляди, Михайла Иванович!

К магистру подъехали два всадника в русских кольчугах и островерхих шлемах. Более молодой, с едва пробивающейся бородкой, в железных рукавицах, с изображением на щите конного рыцаря с мечом — знак рода Гедеминов, — неожиданно широко улыбнулся:

— Живого взяли?

Сопровождающий воин, весь седой, спрыгнув с коня, подошел к магистру и отрицательно помотал головой:

— Отходит он, княже. Глянь, сколь руда^[1] так и хлещет…

Молодой также покинул седло и, быстро подойдя поближе, на хорошем немецком спросил у умирающего старика его имя. Тот не видел причины скрывать. Как и оправдываться за все, что Братья творили в селах и городищах. В конце концов, общеизвестно, что язычники понимают только язык огня и стали, а Господь давно сделал свой выбор в пользу Ордена…

— Говорил же вашим псам: не ходите сюда, не надо, — молодой князь покачал головой. — Здесь в плен не берут и за выкуп не отпускают. Ни кнехта, ни рыцаря, ни самого магистра! Земли у нас на всех хватит.

— Так… ведут себя звери…

— Уж мы-то зверья насмотрелись. И ныне для вас закон один: не ходи с мечом на Русь, а пришел — не жалуйся!

— Я… умираю. Прими мою последнюю волю, наклонись…

— У тебя здесь нет воли. — Правой рукой в железной рукавице князь вовремя отбил коварный удар кинжала.

Эта попытка отняла последние силы магистра. Уже возвращаясь к своему коню, Михаил Иванович краем уха услышал тихие слова, срывающиеся с пузырящихся кровью губ старика. Это было древнее проклятие на латыни…

* * *

…Сегодня я буду обо всем рассказывать сам, а вы запоминайте или записывайте. Все равно лучше меня никто мою жизнь не знает. И, пся крев^[2], поскольку родился я в имении Стара-Весь Люблинской губернии славной Польши в составе Российской империи, то иноземные языки (французский, немецкий, итальянский и, само собой, польский) знал куда как лучше природного русского.

Отец мой, отставной штабс-капитан, был человеком строгим и не чуждым воинского тщеславия, поэтому ранее основное время отдавал службе России. Тем не менее, невзирая на иконостас самых высоких орденов и наград, являлся он, по выражению друзей своих, роста и телосложения атлетического, веселости неистощимой, куплетист, певец, рассказчик, балагур…