Онлайн книга «Последняя охота»
Анна сметает снег с крыльца. Всех во двор потянуло. Это и понятно: морозы отпускают. Первая робкая капель появилась. Михаил радуется приближению весны, он не любит холодов. По теплу, а может, так кажется, даже время идет быстрее. — Скоро мальков будем выпускать в море, — сказала недавно Лида. — А как? Отлавливать их в ведра и отвозить в поселок? — Ну что вы, Миша! Вскроется река, сойдет лед. Мы прочистим русло от наносов и, как только вода в реке согреется, откроем решетки и понемногу начнем выпускать мальков из садков в реку. Сначала из одного, потом из двух. Проверим, когда они появятся в устье, много ли погибнет. — А разве можно подсчитать, сколько их уйдет в море? — Приблизительно могу определить. — Дня за два или три всех выпустим? — Нет. Так торопиться нельзя. Знаете, у нас в реке водится хариус. Хорошая рыба, редкая, из ценных пород, но я ее не люблю. Она наших мальков ест. Догоняет и глотает, а я не могу такое терпеть. — Значит, выловить нужно того хариуса! — Нельзя. Его очень немного. Но мне своих жалко. Вот и увидела, что хариус в теплой воде не столь прожорлив, как в холодной. — Пока река согреется, август наступит. — В конце апреля уже все садки будут пустыми. А мы будем готовить их к новой путине, новой жизни… «Когда ж и меня, как малька, выпустят отсюда?» — подумалось невольно, но вслух ничего не сказал. Михаил привел в порядок стол и тумбочку. Сложил в пакет все письма, которые получил в зоне и здесь. Их совсем немного, почти все от матери. Но теперь она не напишет. И писем ему ждать уже неоткуда. «Интересно, как за это время изменился город? Помнят ли меня там? До него так далеко, как мальку до моря. И так близко, потому что он всегда в памяти, всюду со мной». Глянул Смирнов на тайгу. Как изменилась она! Елки сбросили снежные шубы, деревья освободились от снежного плена, потянулись к теплу, к солнцу. У вербы почки вот-вот распустятся. Кое-где с сопок уже бегут в реку тонкие ручейки. И хотя по ночам их сковывает мороз, на следующий день они оживают снова. Весна… Она приходит в каждую жизнь. Негромко и неотвратимо, меняя все на своем пути. Вон и Влас осмелел. Уже без шапки в дизельную ходит, куртка нараспашку. «А ведь вылечили его женщины! От такой болезни спасли», — вспомнил Михаил не без зависти. Ему на свою болезнь жаловаться помешала стыдливость. — Ну что сосед! Греешься? — остановился Влас. Только открыл рот, чтобы отругать за ночное беспокойство, Смирнов его спросил: — Ну, как мамаша? Пишет тебе? Просит алименты? Меченый только теперь вспомнил, что после письма, которое подсказал Михаил, мать не прислала никакого ответа, словно с испуга навсегда забыла адрес сына. — Нет! Посеяла про них! Видно, нашла нового сожителя и трясет его как липку! Меня оставила в покое благодаря тебе. Это верняк, — согласился Влас и огляделся вокруг. — Линяет колотун! Додышали до тепла. Легче будет кантоваться здесь. Ох, и оборзеем мы от здешней глуши! Как она уже достала! Михаил молча кивнул и увидел Федора, спешившего к ним: — Скоро река вскроется, слышите, мужики? Воды себе запасите на весь ледоход. С неделю ничего из реки не возьмете. Сплошная грязь пойдет. Ни пожрать, ни постирать в той воде. К берегу не подойти, обвалится под ногами. — Странная эта река у вас. Мелкая, бурная, вся в промоинах, валунах. Не то что наши, материковские, — заметил Михаил. — Горная она! С буйным норовом. С виду мелкая, безобидная, а попробуй войди в нее, течение срывает с ног, вода такая холодная. Когда ледоход начинается, весь этот распадок становится сплошной рекой. От этих сопок до тех. И ни пройти, ни проехать невозможно. Сидим здесь, не дыша. Река с неделю бесится, потом в русло входит, и снова живем. — А как же жратва, почта? — Округлились глаза Власа. — Харчи заранее привезти надо. О почте на неделю иль две забыть придется. Никто из-за нее не станет рисковать головой. — За неделю весь хлеб поплесневеет! — А ты сухарей насуши. Долго хранятся, — посоветовал Федор, увидев Дмитрия, окликнул его: — Ты ко мне? — К тебе! Как твоя спина? Влас не стал слушать разговор местных, пошел к себе. Золотарев, хмуро глянув ему вслед, спросил Михаила: — Когда-нибудь охотился на перелетных? — Очень давно, да и то один или два раза. — А хочешь сходить на зорьку? — Зачем? Полюбоваться? Я ж не пацан! — У меня есть второй дробовик! Когда-нибудь приходилось тебе стрелять из двустволки? — Доводилось. Было такое. Конечно, я не охотник, но если возьмешь, пойду. — Охотником и рыбаком не рождаются. Ими становятся. Раз-другой сходил на зорьку, там и потянуло. Уже сам не усидишь. Азарт берет, — рассмеялся Федор и добавил, морщась: — Если б не радикулит, сам бы пошел с Димкой. Да вот привязала проклятая спина к печке. Еле ноги таскаю. — Значит, договорились? — глянул Дмитрий на Смирнова. — А когда пойдем? Золотарев глянул на небо, на посеревший рыхлый снег, на реку, ответил твердо: — На следующий выходной, как раз будет! Михаил понял это приглашение по-своему. Будто вздумали местные вот таким путем втянуть его в охотники, потом в рыбаки, чтобы, привыкнув, не захотел уехать на материк по окончании «химии». «Чудные! Да разве этим меня остановишь? Оно, конечно, быстрее время пойдет, будет что вспомнить на материке, но застрять здесь навсегда — это уж слишком!» — усмехался Смирнов. На следующий день Валентина с Александром привезли заводчанам почту и продукты. Четыре письма пришли от Дамира, одно из них — Мишке. Получил и Влас небольшую бандероль. Нет, не от Дамира. Глянул на обратный адрес и бегом к себе кинулся. Даже на крючок дверь закрыл, чтоб никто не мешал. Михаил, получив письмо, придержал руку девушки, заглянул в глаза: — Если ты пошутила со мной, то это очень жестоко… — А если нет? — Обдумай все еще раз! Хорошенько. Со своими посоветуйся, я не тороплю. — А если решила? — Не спеши, Валюшка! Еще две недели, с месяц присмотрись, чтоб не жалела потом о случившемся. — Миша, а ты думал обо мне? Может, не хочешь быть со мной, а я навязываюсь? Так скажи, я не обижусь. — Валюш, я много лет жил без любви и хорошо знаю, что такая семья обречена на развал. Ничего путевого из этой затеи не выйдет. И здесь не легче. Я много старше тебя, судим, был женат. Впереди — небольшой запас, а перед тобой — целая жизнь. Ты еще встретишь человека по себе, а я лишь порадуюсь, что счастлива. |