Онлайн книга «Последняя охота»
Меченый мигом проскочил в комнату. Следом за ним — Дамир, сгорая от любопытства, забыв об осторожности, но не успел оглядеться, как тут же вылетел из нее кувырком, схватившись за задницу обеими руками. — Разуйтесь хотя бы! Ведь я недавно там полы помыла! Что за люди приехали? — осерчала женщина и повела Михаила и Дамира показывать их жилье. Они вошли на крыльцо и, разувшись по примеру Полины, оказались в просторной комнате. Здесь имелись маленькая кухня, кладовка и подвал. — Вода в колодце, прямо под окном. Вот он, видите? Помои и мусор вон на ту кучку. Белье, когда постираете, вешайте во дворе. Там и веревки есть. Вздумаете помыться, попросите моего мужика. Он истопит баню. Дрова сами себе заготовите. У нас так. Отдельно на это людей нету. Продукты с поселка возит мой Федя, за ваши деньги по списку возьмет. Сейчас поесть принесу! — заторопилась женщина и скоро вернулась с двумя тяжеленными сумками. — Вот жареная кета, — поставила на стол полную миску рыбы. — А тут в кастрюле — картоха! Ешьте, ее в этом году много собрали, — улыбнулась устало, поставила на стол трехлитровую банку. — Здесь огурцы свойские. Сама солила! Сало тоже попробуйте! Шпигованное, нашенское. Его тут все любят. — Еле удержала большой кусок. — Молока попейте. Коровенку имеем. Да вот скоро ее в запуск надо. Телиться будет в зиму. Придется чаем обходиться, — заранее пожаловалась женщина. — Сколько мы вам обязаны? — спросил. Михаил. — Ничего не должны. Мы тут так живем: друг другу пособляем. Может, и вы станете как мы. Оттаете, попривыкните, да и останетесь. — Вытерла пот со лба и, разогнувшись, пожелала условникам приятного аппетита, здоровья и, хватаясь за спину, пошла к порогу, не ожидая благодарности. Дамир, едва Полина вышла, поспешил к столу. — Куда? Руки помой сначала! Привык на зоне из помойных ведер жрать! — Это ты отходы хавал после нас! — огрызнулся стукач, но пошел к рукомойнику, зло косясь на Смирнова. — Тоже мне, интеллигент выискался! На зоне, как и все, пальцем жопу вытирал, а тут вылупается… Михаил умылся, переоделся в чистую рубашку, не спеша подсел к столу. Ел медленно, тщательно пережевывал рыбу, выбирая из нее кости. Дамир запихивал кету в рот целыми кусками и выплевывал кости прямо на стол. Возле него образовалась целая слюнявая куча. Пока Михаил успел справиться с одним куском, стукач одолел половину миски. Он и оставшуюся проглотил бы мигом, да вовремя приметил насмешливый взгляд Смирнова и чуть не подавился. Взялся за картошку, огурцы, а потом и молока полбанки выпил одним духом. — Дамир! Завтра из тебя не состоится работник! — рассмеялся Михаил. — Это почему? — Кто ж после огурцов молоко пьет? Всю ночь в лопухах просидишь, понос тебе обеспечен! — Хрен всем вам! У тебя, может, такой изнеженный желудок, а мой все переварит! Любую жратву. Эту и подавно! Я ведь молоко пять лет в глаза не видел. Соскучился! Даже если всю банку выпью, ни черта не сделается! Могу поспорить! — глянул на оставшееся молоко. — Мне не жаль, пей все. Без спора. Только подожди хоть пару часов. Не забывай, откуда мы. — А ты чего отказываешься? — Я непривычен к молочному. Желудок не воспринимает. Вот чайку бы! Да где взять? Дамир нырнул в мешок, вытащил чай, сахар, оладьи. — А у меня есть пачка. Наши, обслуговые, сунули про запас, на всяк случай. Вот и сгодится! — И, положив перед Михаилом, предложил: — Бери! Возле печки лежала кучка дров, и мужики засуетились. Через полчаса они пили чай, не спеша, смакуя каждый глоток, блаженствовали. — А чего ты так мало ешь? — полюбопытствовал Дамир. — Не могу. Язва у меня. Врачи посоветовали не перегружать желудок. Иначе хана мне. Вот и придерживаюсь их предписаний. — Как скучно, даже пожрать вволю не можешь. — Уже привык к такому режиму, — отмахнулся следователь. — Нет, я бы так не хотел. Жизнь одна, второй не дано. Она короткая, надо брать от нее все, чтобы подыхать без сожалений, что при жизни себя во всем ущемлял. — А разве еда — вся радость в жизни? — Одна из основных! Она дает силы, здоровье! — уверенно спорил стукач. — Ты не совсем прав. Есть ценности больше. Они куда важнее сытости! — Бабы, что ли? — усмехнулся Дамир. — Но это ж тоже плотское, а я о другом, о духовных высотах! Что в сравнении с ними банальщина? Я люблю хорошую музыку, живопись, поэзию, много читал. Все мечтал о странствиях, а поездить по миру не удалось. Средства не позволяли. — Зачем ездить? — искренне удивился Дамир. — Землю посмотреть, разные страны и людей! Ты когда-нибудь бывал на море? — спросил Смирнов стукача. — Нет! Не довелось. Да и зачем оно? Дома всегда куча забот и дыр. Их не успевал латать. А уж пустыми думками голову забивать вовсе ни к чему. Да и зачем оно мне? Море и без меня обойдется, я без него и подавно проживу. — Я лишь однажды ездил отдыхать к морю. Давно… зато запомнилась та поездка навсегда. — Что она дала? Ты наелся на всю жизнь или полную запазуху денег оттуда приволок? Последние вытряхнул? Какой же прок с того? — Эх, Дамир, разные мы с тобой! — крутнул головой Михаил и, отпив глоток чаю, умолк, задумался. Он вовсе перестал слушать стукача, философствующего с самим собой, а тот вошел в раж: — Ну и что с того, если я не был на море? Зато свое знаю. Вот когда в деревне жил, мы с ребятами бегали в колхозные поля. Там пшеница от неба до неба. При ветре, как на море, волнами перекатывалась. Хотя нет, скорей, похожа была на волосы моей Катерины. Такие же вот рыжерусые, длинные. И пшеницей пахли. А может, пшеница — Катериной, кто ж их разберет? А когда перебежишь поле, там — сад. Ух и громадина! Яблоки как сиськи у девок — тоже тугие и все торчком. А река какая? Широкая и тихая, вода в ней, как небо, синяя-синяя. Глянешь на всю эту красу, душа замирает. Вот ты слышал, как поет над полем жаворонок, как кричат во ржи перепела? А песни девок вечерами? Они всю душу своими страданиями наизнанку вывернут. Ох и голосисты, ну чисто соловьи заливаются! Ты брал в руки теплый каравай? Знаешь запах пшеницы? Ни хрена ты не знаешь! А я все это сердцем люблю. И ни на какую заморскую дребедень не променяю, потому что это мое до гроба! Что мне твоя духовность, эрудиция, просвещенность? Я своей деревней всякий день брежу, во снах вижу. И теперь, хоть уж и башка насквозь седая, ночами вижу себя голожопым пацаном — верхом на колхозной кляче в ночное еду к сказкам, к нашим старикам. Они мудрыми были, хоть писать не умели, но к ним тянуло меня. А вот к тебе почему никого за уши не подтащишь? — С чего взял? — словно ото сна очнулся Смирнов. — Никто с тобой не дружил. Разве такое случайно? — Я со всеми общался! |