Книга Спрячу вас!, страница 56 – Тина Солнечная

Уголь в кадиле разгорелся — выдохнуло тепло. Я сняла крышку, насыпала первую щепоть смолы. Дым поднялся тонкой, плотной струйкой, и в нём почти сразу зазвенело знакомое — лёгкий, золотой звон, будто литавры очень далеко, но ты знаешь, где. Это не звук — это узор для Света, чтобы он не заблудился в моём доме.

— Начнём, — сказала себе тихо. От двери — по часовой.

Приёмная сначала: три покачивания кадилом — у порога, у окна, над столом. Запах розмарина подхватил ладан, и воздух стал плотнее, чище. Я тихо проговаривала формулу, ровно, без нажима, как сквозняк читает занавеске: «Что пришло — уйдёт. Что осталось — пребудет. Чужое к чужому, моё ко мне». Дым лёг на косяки и под потолок тонким кружевом.

Коридор. Тут всегда тише, эхом гуляют шаги — я люблю прогонять из него шёпоты, которые случайно приносят люди. Кадило — два качания, и на камне пола свет тонко зарубцовывается, как на коже от царапины. Я ставлю маленькие знаки на стыках плит — едва заметные, прозрачные, но до утра ни одна тяжёлая мысль тут не задержится.

Лазарет — задержалась дольше. Это место держит боль, как ткань держит запах трав. Я открыла окно, впустила холодок, чтобы дым не кружил зря. Три глубоких, широких круга кадилом — по углам, один — над постелью. Полынь бы сюда пошла крепко, но полынь — трава для пределов, а у меня дом. Я положила на уголь слегка растолчённый шалфей вторым слоем — дым стал молочным, ласкающим кожу. Молитва тут меняется: «Пусть останется то, что лечит. Уйдёт то, что не моё». Досчитала до семи дыханий на каждом месте. Семь — всегда достаточно.

Кухня. Здесь свои духи живут — хлеб, вино, огонь. Я лишь отметила очаг, провела полосой дыма над столом, шепнула: «Дом кормит — дом хранит». Звучит по-деревенски, но работает. В углу, у солонки, чей-то смешок журчал — Макс, наверно, оставил воспоминание о вчерашних шутках; дым взял и его, пригладил.

Гостиная. Тени мягче, стулья — ровнее. Тут мы смеёмся, ругаемся, дышим вместе. Я качнула кадилом над диваном и почти неосознанно улыбнулась — ладан лёг как покрывало.

В моей спальне задержалась на миг у порога. Спала не одна. Должно бы кольнуть — привычная мысль-кнут. Я осторожно, без вызова, провела кадилом дугу по воздуху, будто гладя. Дым принял это как факт. Никакого удара. Только тепло.

Последняя — ритуальная. Я всегда оставляю её напоследок — как точку в предложении. Здесь камень алтаря поглощает любой звук, и любое слово слышно сразу далеко. Я поставила кадило на цепочку, чтобы оно висело и дышало, как живое, и пошла кругом, верёвочку света наматывая на невидимую катушку дома. Девять шагов — девять лёгких раскачиваний. На уголь добавила крупинку мирры — за память о тех, кто приходил. Мирра горит как старое вино — глубоко, медленно, в дыму есть тень горечи, и оттого чисто по-взрослому.

— День закрыт, — сказала вслух, когда круг сошёлся на алтаре. Слова легли на камень и ушли в него, как дождь в сухую землю. Я поставила кадило на постамент, прикрыла крышку, чтобы дым стал тоньше, и позвонила в крошечный колокольчик один раз — хватит.

На пороге ритуальной я остановилась, провела ладонью по косяку и тонкой ниткой света «подшила» пространство, как подгибают край ткани, чтобы не махрился. Затем сняла со стены белую чашечку с солью, провела солью по порогу — ровной линией, без щелей. Не чтобы не пустить — чтобы возвращаться входящим уже другими.