Книга Хозяйка хищной космической оранжереи, страница 32 – Мария Лунёва

— Да, это чувствуется. Но мы ведь о другом, правда? Так что в твоем понимании любовь, Петуния?

Я снова пожала плечами.

— Наверное, как у родителей. Мама рассказывала нам о том, как они встречались с папой. Красиво.

— Не думаю, что твоя мама рассказала все как есть, Пети. Детям обычно преподносятсказку. Да и не о маме мы, а о тебе. Я ведь спрашиваю о тебе. Что ты думаешь о любви?

Риме впился в меня немигающим взглядом. Нет, я знала, что в голову он не полезет, но все же стало не по себе.

И этот его вопрос…

— Если постоянно думаешь об одном мужчине, но при этом ненавидишь его, — пробормотала.

— Ненавидишь его? Или себя за неуверенность?

— Да, не знаю, — поджав губы, испытала такую злость. — Зачем я вообще об этом заговорила? Где я, а где какая-то там любовь? Я не создана для этой ерунды. Чувства — это вообще ненужное и…

— Ясно, влюбилась, — засмеялся Риме. — Вернее, до тебя дошло, да? Долго, конечно. Но и ладно. Отвечая на твой вопрос. Да, я влюблялся. Тебя люблю, Петуния.

Услышав его, замерла и недоверчиво приподняла бровь.

— Спроси за что? — он подался вперед. — Ну же, попытайся взглянуть на себя моими глазами.

— Риме, ты мой друг и… — я стушевалась.

Как-то, задавая ему вопрос, я не на то рассчитывала.

— А я разве жду взаимности? Нет, Петуния, любовь она разная. Я рядом с тобой очеловечиваюсь. Хрон, он хоть и полукровка, а все равно ходячая штука для убийства. Нам настолько не хватает эмоций, что мы ваши поглощаем. Так что да, Петуния, я тебя очень люблю и не хочу ни с кем делиться, но, видимо, придется. Я тебя как хрон люблю. Но вот то, о чем спросила ты… Наверное, я все еще на такие чувства неспособен. Иногда я улавливаю кое-что любопытное для себя. Прислушиваюсь к этим эмоциям и запоминаю их.

Выдохнув, я покосилась на дверь.

Ребята поднялись из трюма и отправились на мостик. Они прошли мимо кухни и не заметили нас.

Хотя Кирроси и скользнул взглядом по двери.

— Короче, нашла я у кого спрашивать, — пробурчала. — А чего все собираются?

— Трусиха ты, в себе неуверенная. Все сестрой как щитом прикрываешься, потому что боишься всего.

— Неправда, — я скривилась. — Я лучшая ученица группы и…

— … и большая трусиха. А собираются все, потому что Лукер позвал. Он поймал сигнал. Кажется, за нами тенью следуют конкуренты. Прав был этот твой профессор бородатый. Будут нас копировать.

— И ты молчал! О всякой ерунде сидим болтаем!

Он так посмотрел на меня. Обиженно. Нижняя губа задрожала, реснички захлопали.

— Я ей в любви признаюсь, а она…

В этот момент я взгляд на дверь подняла. Вот словно шестоечувство сработало.

Так и есть, в проходе Лукер.

Большой, злой орш с горящими глазами.

— Риме! А не пошел бы ты… — рявкнул он, сотрясая стены.

— Пети, но ты же любишь меня, правда? — этот хрон недоделанный подался ко мне. — Скажи мне «да».

— На что? — не поняла я.

— На все! — и взгляд такой просящий.

Стул, скрипя ножками, проехался назад, и мой лучший друг оказался на полу.

— Риме, — вскочив, я побежала к нему. — Лукер, да что ты творишь! Он же шутит так. За что ты его?

— Я его еще и пальцем не тронул, — процедил орш. — Хватит меня бесить, друг. Иначе я сорвусь.

— Два года не срывался, чего вдруг начнешь? — страдальческое выражение покинуло лицо хрона.

Он нагло улыбнулся и обнял меня за плечи.

— Вот, отвечая на твой вопрос, любовь моя, когда мужик вот так выпускает пар из носа, значит, он неровно к тебе дышит. Запоминай.