Книга Отрада, страница 67 – Виктория Богачева

Они заканчивали вечерять – уж выскребли до дна ложками чугунок щей – когда Верея накрыла ладонь Отрады рукой и слегка сжала.

— Вижу, что сама не своя ты ходишь уже который день. Сказывай, что за беда с тобой приключилась, девочка.

— Нет никакой беды, — ее ресницы дрогнули, когда Отрада опустила взгляд.

Она ведь даже не соврала знахарке. Беды не было. Лишь кузнец как-то остановил ее у колодца и, глядя застывшими, равнодушными глазами куда-то сквозь нее, велел не ходить больше к ним в избу да не учить Милонегу ткацким премудростям. И, раньше, чем она сообразила что-то сказать или спросить, развернулся и ушел, ни разу не обернувшись. И таким лютым холодом обдало в тот день Отраду, что жаркое лето вмиг показалось студеной зимой.

Крепко, очень крепко задели ее и слова Храбра, и взгляд неживой, и то, как держался он подле нее. И добро, не знала бы она ничего другого! Но помнила она и совсем другое: бережную хватку широких ладоней на своих плечах; шершавую рубаху под своей щекой и жар его тела; острый, завораживающий взгляд; улыбку, что пряталась в уголках губ; смех, застывший в морщинах вокруг глаз.

Все это помнила глупая Отрада, вообразившаяся себе невесть что! И так люто разочаровавшаяся в собственных ожиданиях.

Вестимо, на сердце было тоскливо. Губы жег негаданный и нежеланный поцелуй Земовита. Стоило вспомнить строгий взгляд кузнеца, и тотчас к глазам подступали слезы. Какие уж тут венки да костры на Ярилин день. Она и к Стояне-то на двор не захаживала, чтобы попусту раны не бередить. Знала ведь, что языкастая подружка али выспрашивать начнет, али подшучивать примется.

— Обидел тебя кто?

Но знахарка повидала уже много весен и того больше – глупых девок, вздыхавших по пригожим молодцам. Она и сама была такой когда-то.

Отрада покосилась на нее и повела плечами: может, и обидел. Кузнец, который к тебе в избу частенько захаживает.

Верея добродушно усмехнулась и подперла ладонью щеку. Протянула руку и заправила ей за ухо выбившуюсяиз косы прядь волос.

— Ни к чему, девонька, сердце бередить из-за всякого встречного. Будут у тебя еще и венки, и прыжки через костер.

Отрада упрямо помотала головой, и толстая коса зазмеилась по спине.

— Никто меня такую не позовет, — сказала она твердо. — Твою приживалку, госпожа, — посмотрела в глаза знахарки и безжалостно рубанула. — Но я слыхала, что по осени воевода к нам приедет, к нему пойду Правды искать. Пусть вуй Избор отдаст то, что не его.

— Ты прежде у Храбра спроси, какова она – Правда воеводы. Он тоже ее искать ходил, а нашел – великое вено. Добро, в поруб не бросили.

Дрожь пробежала по лицу Отрады, когда Верея заговорила про кузнеца, и, вестимо, знахарка то приметила.

— А о нем ты позабудь, девонька. Он раньше свое сердце местью иссушит, чем добрым мужем станет, — она неодобрительно поджала губы. — Лучше погляди хоть на кудрявого паренька, на Земовита. Ты, может, и не в родной избе живешь, но все знают, какая ты мастерица ткать да прясть. Такую работницу в род и без приданого заберут.

— Мне никто не нужен, — тут уже пришел черед Отрады строго поджимать губы. — Никто.

А в памяти всплыли серые, строгие глаза кузнеца.

Утопая босыми ногами в мягкой траве, Храбр шел поздним вечером в избу из кузни. Закат давно отгорел, и по земле стелились серые сумерки. Нынче он припозднился, но пора сенокоса – горячая пора не токмо для тех, кто трудился в поле, но и для кузнеца. Весь день не умолкал размеренный, глухой стук молота в кузне, а он не снимал плотного, потрепанного временем нагрудника из кожи. А как закончил, едва хватило сил ополоснуться ледяной водой да надеть рубаху: плечи словно закаменели, и он с трудом поднимал руки.