Книга Осколки на снегу. Игра на выживание, страница 82 – Элина Птицына

— Думаете, кайзеров засланец? — Сергей умел угадывать невысказанные вслух мысли князя. Тот промолчал, но нахмурился еще больше и поданой водкой рот полоскал с каким-то остервенением.

А потом спросил ровно и как будто равнодушно:

— По слежке-то нового тебе ничего не доносят?

— Расползлись все по норам, затаились и не высовываются. Может, все-таки с Андреем пока поработаем? — Сергей протянул Руб-Мосаньскому раскрытую коробочку с тревожной сигналкой. Выглядела она совсем как конфета, и держать ее надо было во рту. Одноразовая штука, не очень удобная, да под клееной бородищей князя будет совершенно незаметна, а говорить чисто с посторонним предметом за щекой они все учились.

— Думаешь, не справлюсь? Боишься, что придется потом Родину в одиночку спасать? — двинул бровями князь.

Шутит.

— Думаю, Родина мне не простит, что не уберег вас, — в тон ответил Сергей. — Не отговорил, поперек не лег.

— Инстинкт самосохранения у тебя силен, потому и не лег. Ну, пошутили и будет. От Сидорова я, может, так же пьяным купцом обратно выйду, да спать пойду. А с Андреем работай пока так, как работаешь, без лишних там, — князь замодчал, нахмурившись, и продолжил. — Однако, если пойму, что нечисто дело с этм мещанином, на месте его попытаю.

Он достал пару запирающих перстеней и протянул один Ижаеву.

— Если сигналка сработает, вход в номер у тебя будет. Но в каком бы я виде не был, брать его живым. Труп не нужен, он мало что может рассказать, да и некогда на дохлых телесах опознавательные знаки кайзера искать. А ежели они все-таки поумнели и перестали на агентов, прости Госпожица, хитрое тавро свое лепить, так вообще ничего не поймем.

— Не верю я, что Андрей с кайзером спелся, — Сергей хмуро смотрел как князь душится водкой прямо как купеческая дочка дорогими духами — не в меру.

— Он прежде всего служит барону. Я во Фраме, как в себе был уверен, а братец его — Савве он нравился, конечно, — Стойгнев снова нахмурился. — Непонятен мне до конца этот младшенький. Михаил на него даже ножкой не топнул, а он уже уплыл, как будто того и ждал. Андрей вроде дружок его, ты час говорил, что они в детстве не разлей вода были. Пока не проверим, никаких лишних движений.

— Барон уплыл, — согласился Ижаев. — Так, может, это его связник?

— Вот и посмотрю, — запустив обе руки в бороду, ответил князь. — Знаешь, что еще сделай? Пусть агентура твоя у Саватия прикинет, кто там ради брюха, а не духа. Кому пойти некуда, а уйти страстно хочется — подсадим на денежку этих невольников молитвенной жизни. Чую, пригодятся они нам. А сейчас, всё — я пошел.

На площадь с крыльца спустился уже пьяный купец Иванов. И гадать нечего было: надрался, пошел добавку искать. Когда он снес вазон у дверей гостиницы, на Ижаева словно ветром дохнуло: нагрянуло запоздалое предчувствие — они где-то ошиблись.

Где?!

* * *

Гангу было совершенно не до Майкла. И императорское приглашение, пришедшее так невовремя, ничего кроме раздражения, не вызывало. Получалось, что сейчас Гангу надо бросить расследование и возвращаться в столицу, явиться, так сказать, пред светлые очи Его Величества.

Зачем?

В детстве Гангу говорили, что нехорошими словами ругаться нельзя. Однако, ничего другого наум не приходило.

Да и странно все это.

Очень странно.

Барону Винтеррайдеру запретили появляться, где бы то ни было в Империи, кроме столицы и то — ненадолго, по торговым делам: слава Богу и спасибо Узурпатору, торговые контракты Ганга были весьма весомы, чтобы новая власть могла просто так от них отмахнуться. Теперь же его зовут на аудиенцию. Впрочем, нет. Император приглашает на личную встречу, не очень внятно указывая, что готов вернуть все титулы, которых лишился батюшка указом еще Александра Державина.