Книга Букет незабудок, страница 97 – Лили Мокашь

«Проснись, волк. Проснись и возьми то, что хочешь взять».

* * *

Я дрейфовала в пустом пространстве, как когда-то ранее. Мысли были свободны от оков и всех тяжелых камней, что грузом тянули мое сердце.

Я не знала ничего. Ни кем была теперь, претерпевая метаморфозы, которые в одни часы ощущались мучительно, усиливая зрение, слух и обоняние, в другие же затихали, не давая толком привыкнуть ни к какому из состояний. Я не могла положиться ни на себя, ни на кого бы то ни было еще, ведь те, кто меня окружал, продолжали плести хитросплетения интриг, желая достигнуть собственных, неизвестных мне целей.

Я бы хотела выбрать себя. Свое будущее и то, каким человеком стану в будущем, но, в отличие от сверстников, на моем пути находилось слишком много преград. Точно испытания, они вырастали на пути, лишая хрупкой надежды, что так была мне нужна.

В голове всплыл образ прекрасного волка, которым обернулся мой отец. Поджарый и с плотной блестящей шерстью, он предстал передо мной переполненный духом, от которого веяло силой, в то время как я сама чувствовала себя слабой и беззащитной.

Мне бы хоть немного того, что было у него. Долю храбростиили, быть может, веры в себя. Но как я могла положиться на себя, видя сражение сошедших от горя с ума вампиров с моей семьей? Что было у меня, чтобы противостоять твердым, как мрамор, мускулам и острым клыкам, готовым вонзиться при первой возможности и испить напиток жизни? Отнять у другого то, что принадлежало ему по праву рождения?

Свобода – это привилегия, которую нужно заслужить, отстаивая каждый сантиметр пространства в толпе таких же жаждущих места под солнцем. Но куда вписывалась я? Разве я хотела стать частью неизведанной изнанки мира, наполненного мифическими существами и магией? Я и с обычной-то жизнью справлялась из рук вон плохо, сближаясь и доверяя не тем людям. Что уж говорить о вещах посложнее, вроде поступления в институт. Казалось, все вокруг прекрасно знали путь, по которому стоит идти, но не я. Я застряла на перекрестке, где нет указателей.

Советы со стороны не помогали. Скорее наоборот: они путали еще больше. Все как один твердили, что стоит впервые обернуться, как я смогу во всем наконец разобраться, ведь мне будет с чем сравнить. Но что, если я однажды встану на тропу оборотничества и пути назад больше не будет? Что, если метаморфоза окажется для меня необратимой и я застряну, как другие, отвергшие дар?

«Прими то, что тебе предначертано», – шептал Каандор.

– Но я не знаю как.

«Просто доверься себе».

Откуда ни возьмись в темноте показались очертания двух кованых зеркал. На одном из них, на вершине рамы, что отдавала благородным серебром, виднелся темный налет, появившийся за долгие столетия. В орнаменте изголовья красовалась волчья голова с такими же янтарными глазами, какие были у Каандора. Другое зеркало выглядело новее, привлекая начищенными до блеска узорами, казавшимися из-за бликов на свету подвижной рекой, в которой переплетались друг с другом тысячи змей.

«Его не должно быть тут», – голос Каандора предательски дрогнул впервые за все время, а от самоуверенного тона всезнающего мудреца не осталось и следа. Откуда-то стали доноситься приглушенные звуки ударов, будто во тьму пытался прорваться кто-то еще.

Каандор по кругу повторял одну и ту же фразу, постепенно срываясь на крик, а удары становились все быстрее и отчетливее. Они звучали почти отчаянно, точно по ту сторону кто-то желал помешать необратимому, что путало сознание еще больше,ведь темный попутчик впустил меня добровольно в свое пространство. Оказавшись перед очередным выбором, я тяжело вздохнула и заметила, что не чувствую никаких запахов, будто в этом месте не существовало ничего, кроме двух зеркал, в которых отчетливо виднелись отражения самой меня. Вот только, приглядевшись, я поняла, что что-то в них было не так. Пусть черты лица и фигура и оставались узнаваемы, тонкие различия легко угадывались. Зеркало поновее отображало, казалось, лучшую версию женщины, которой я могла стать, стоило лишь избрать верный путь. Оно манило, обещало неземную красоту и статную осанку. Кожа выглядела неестественно ровной, как если бы на лицо нанесли плотным слоем тональное средство; не осталось и следа здорового румянца, что проступал тотчас, стоило выйти из помещения на прохладный воздух в зимнюю пору, которая вовсю вступала в права в Ксертони, укутывая лес в мягкое снежное одеяло. Лицо было бледным, но в оттенке не читалась болезненность. Скорее наоборот, цвет кожи стал благородным, точно японский фарфор. Благодаря этому взгляд казался более выразительным и подчеркивалась незаметная прежде глубина глаз, в которой таилась печаль. По будущему ли или по прошлому, я могла только догадываться. Волосы отросли еще длиннее и ниспадали аккуратными голливудскими волнами, покрывая плечи и грудь. Вырез кофты открывал выступающие тонкие ключицы. Я будто стала еще тоньше, более хрупкой с виду, но это не восхищало, а скорее наоборот – отталкивало, подчеркивая нынешнюю неуклюжесть.