Книга Греховная погибель, страница 116 – Сайрита Дженнингс

Когда пыль оседает, нас окутывает жуткая тишина… или я оглохла. Но я могу начать различать облики, окружающие нас н расстояния в несколько ярдов. Потрясающе белые крылья, которые почти растягиваются на длину бейсбольного поля, закрывают пути отхода. На это серафимы и надеялись — отвлечь нас демонами, чтобы изолировать. Каждый серафим красивее другого, с длинными волосами, строящимися по спинам волнами, которые, кажется, оживляются призрачным бризом. Их глаза пленительны и ярки, и даже через отутюженные костюмы я вижу накаченные тела. Серафимы великолепны и завораживают больше, чем мне казалось возможным. Глядя на них, у меня буквально болят глаза, и я не знаю, плакать мне или пасть пред ними ниц.

У того, что слева, безупречная кожа цвета слоновой кости и густые каштановые волосы, которые падают на плечи. Я помню его с вечеринки… Того, кто шёл ко мне с выражением любопытства на прекрасном лице. Он склоняет голову набок, будто меня знает, но не может вспомнить откуда. В конце концов, магия Николая, возможно, была сильна, чтобы скрыть мою истинную личность. Хотя это и не оттолкнуло архангела полностью.

Тот, что стоит справа, великолепен, как и ожидалось, но есть одна деталь, которая, безусловно, вводит меня в заблуждение. Это она. Женщина-Серафим. Она такая же статная, как и остальные, и выглядит так, словно может доминировать на любом подиуме Милана. Светлые волосы ниспадают до, дерзко торчащей, груди. Даже приталенный белый костюм делает её знойной и женственной. Черты лица мягкие, идеально ровные. Она — воплощение красоты. Я думала, что Адриэль и Лилит восхитительны, но едва ли могут сравниться с ослепительным существом перед нами.

— Селафиэль, — презрительно шипит Адриэль. Острота этого имени могла резать стекло. Я поворачиваюсь к ней, желая узнать больше информации, но она ничего не предлагает, её внимание сосредоточено на Серафиме, гордо стоящем посередине.

Уриэль.

Бронзовая кожа и добрые карие глаза, какими я его помнила, хотя теперь, когда он раскрыл истинную сущность, стал ещё прекраснее. Яхочу ужаснуться, но остаюсь просто смотреть. Как я могла родиться от чего-то столь неестественно поразительного? Когда я знала его как преподобного, действительно видела в нём себя. Или, может, я всё это вообразила, потому что теперь… теперь он слишком велик для человеческих слов. Ни в одном языке нет термина, определяющего его необъятную красоту. Мрачный смешок на мгновение привлекает моё внимание, когда Люцифер качает головой.

— Ну, конечно, — бормочет он. — Вторник, среда и четверг. Чёртовы бараны. — Он снова с высокомерным героизмом проходит сквозь Сем7ёрку и небрежно идёт вперёд, чтобы предстать перед своими бывшими братьями и сестрой. — И кто у нас здесь? Рафаэль, Уриэль и Селафиэль. Потрясён, встретить тебя здесь, сестрёнка.

У женщины-серафима каменное лицо, хотя голос звучит как перезвон ветра.

— И почему, Велиал?

Велиал. Люцифер — Велиал? Так же, как Легион когда-то был Самаэлем.

— Я думал, у тебя есть собственное мнение. Жаль, что ошибся. — Он переводит взгляд на Рафаэля. — А, Раф… Ты всегда был подхалимом. Твоё присутствие меня нисколько не удивляет.

Рафаэль фыркает, хотя я вижу тень раздражения в его взгляде.

— Ты никогда ни во что и ни в кого не верил, кроме самого себя.