Книга Греховная погибель, страница 86 – Сайрита Дженнингс

И тогда меня поражает мысль.

Я не должна уходить. Знаю, что это совершенно самоубийственная миссия, но отчаянные времена требуют отчаянных мер. И если завеса каким-то образом соскользнула, открыв мою личность, я всё равно уже мертва.

Прищурившись, стиснув зубы и сжав кулаки, я бросаю сознание навстречу приближающемуся ангелу, хотя он всё ещё на приличном расстоянии. Я никогда раньше не пыталась проникнуть в разум с такого расстояния, и мне требуется вся воля, чтобы протянуть к нему невидимую руку, пробираясь сквозь извивающиеся тела, отделяющие меня от надвигающейся судьбы. Я чувствую, как мой разум напрягается от усилий, отчего маленькие капельки пота выступают у меня на лбу и затылке. Но я продвигаюсь дальше, превращая невидимую руку в стрелу, летящую прямо в человека. Я понятия не имею, что произойдёт, когда я пробью плоть и кости и проникну в его лобную долю, или даже смогу ли проникнуть, но должна попытаться. Всё, что угодно, лишь бы он убрался от меня подальше.

Я так поглощена стоящей передо мной задачей, что даже не вижу его, двигающегося ко мне, как змея. Но в момент, когда он обнимает моё лицо руками и накрывает своими губами мои, связь разума прерывается и рассеивается на танцполе. И я не могу сосредоточиться ни на чём, кроме тёплых губ, скользящих по моим, уговаривающихоткрыться и встретить его язык. У него такой же вкус, как у солнца на коже в июле. Я помню редкие летние поездки на Военно-морской пирс в его поцелуе, сладкий вкус сахарной ваты, когда он смеялся на самой вершине колеса обозрения. Я вижу фейерверк за закрытыми веками — сверкающие красные, зелёные и синие полосы по небу. И я чувствую безопасность и близость, отчего отчаянно желаю ещё немного побыть в этом уюте.

Мой взгляд затуманен, когда Люцифер отстраняется, но я замечаю, что его глаза светятся точно так же, как те фейерверки в воспоминаниях, которые он мне подарил. У меня перехватывает дыхание, щёки горят, я прикасаюсь кончиками пальцев к губам и просто с благоговением смотрю на ослепительное создание передо мной. Как? А важнее, почему? Вопросы вертятся на языке, но я не могу говорить. Я боюсь, что если открою рот, барабанный бой сердца заглушит музыку, которая уже кажется приглушенной в этом маленьком коконе для двоих.

Люцифер поцеловал меня. И в его поцелуе я чувствовала себя одновременно человеком и бессмертной. Я чувствовала добро и зло. И я чувствовала его… его и только его.

Я начинаю трясти головой, прогоняя эту мысль, когда вижу его, застывшего среди моря раскачивающихся тел, ловлю яркий и ослепительный, как бриллианты, взгляд ртутного цвета глаз.

Легион.

Я смотрю на Люцифера, который, как ни странно, не натягивает обычную дерзкую ухмылку. Во всяком случае, он выглядит таким же потрясённым и взволнованным, как и я. И если его удивление так очевидно, как должно выглядеть моё выражение лица для человека, которого я люблю?

Дерьмо. Этого не должно было случиться. Он не должен был этого видеть.

Мне нужно подойти к Легиону. Я должна дать ему понять, что понятия не имею, почему Люцифер поцеловал меня. Должна сказать, что я этого не хотела. И должна заставить его поверить, что мне не понравилось.

Потому что так и было.

И даже сейчас, когда я стою, охваченная чувством вины и стыда, чувствую ожог от поцелуя Люцифера, оставляющий глубокий след на коже. Потому что в этих я вспомнила время, когда была просто девочкой. Безнадёжно, но всё же так непримечательно по-человечески. И я вспомнила, каково это — хотеть и мечтать.