Онлайн книга «История Льва»
|
Какую ты любишь музыку? Или ещё хуже: Какая твоя любимая музыкальная группа? Вопрос-мостик, который прокладываешь к другому, чтобы узнать его лучше: такого Кама себя не позволяет. Такого в их кругах не позволяют даже с девчонками: тем нужно подмигивать, причмокивать: «Кс-кс-кс» и сразу залезать клешней под топик — иначе сойдешь за чмошника и каблука, стелящегося перед телками. Стелиться перед пацанами не просто «хуже», это непозволительно. Эти двое — Шева и Лёва — не отлипающие друг от друга и делящие одну жвачку на двоих, может, пока и сойдут за лучших друзей. Мелкие, находящиеся на нижней ступени их иерархии, ничего не значащие, как мальки в аквариуме — таким можно чуть больше, хотя Шева, это видно, усваивает правила игры быстрее. Пока Лёва спрашивает: «Пойдешь сегодня ко мне?», Шева смекает, что этот вопрос — полный зашквар, и уже начинает закатывать глаза, отсаживаясь от Лёвы подальше. Тот воспринимает это, как личную обиду, явно не вдупляя в правила. Конечно, он знает: нельзя выглядеть гомиком. Но он определенно не понимает, что выглядит. Кама думает: когда этот тощий торчок его отошьёт — отошьёт сто процентов, потому что он опытным взглядом видит: Шева не такой, как они, — он, может, и присядет рядом с Лёвой в попытке сказать что-нибудь утешительное, сказать: «Да много еще таких будет», или: «Он не понимает, что потерял», или: «Он вообще этого не стоит». А потом, когда Лёва удивится этой поддержке, когда почувствует неожиданную близость с тем, от кого её никак не ожидал (а Кама уверен, что хорошо маскируется), то в возникшей доверительной тишине, он, наконец, спросит: Какую ты любишь музыку? Или еще лучше: Какая твоя любимая музыкальная группа? И тогда он пожалеет, что поменял вкладыши Сони на громоздкий Панасоник с плеером, ведь через Сони можно было бы послушать один плеер на двоих. После девятого класса старшая школа значительно опустела: большинство ребят забирали документы и расходились по колледжам и техникумам. Лёва оставался – не знал, куда ему податься. Зато отец, конечно, всё знал за него, вот только Лёву не устраивали его предложения. Он взял себе ещё два школьных года – за это время собирался придумать, куда бежать. Шева тоже оставался: оно и понятно, родители мечтали, чтобы сын пошёл по их стопам – в какие-нибудь университетские профессора. А Лёве казалось произойдёт чудо, если Шева доживёт до университета. Выглядел он неважно. После второго припадка ему поставили эпилепсию и это всё усложнило. Теперь родителям стало ещё проще не замечать, как сын худеет, бледнеет и съеживается в асоциальное существо – «Он же болеет!». Удивительное равнодушие. И самое паршивое, что стабильное. Лёва замечал такое отношение ещё к маленькомуЮре. Он помнил, как за ним, за Лёвой, мама приходила в детский сад – всегда в шесть часов. А Юра оставался. Долгое время Лёва думал, что его просто забирали позже, но потом уже подросший Шева рассказал, что его не забирали вообще. В детском саду была такая возможность: оставить ребёнка на ночь. Специально для родителей, которые работают в ночные смены. Но родители-профессора не работают по ночам – Шева это хорошо понимал. Он понимал, что его оставляли просто так, чтобы не мешался. - И часто? – уточнял Лёва, когда слушал эту историю первый раз. |