Книга Почти 15 лет, страница 261 – Микита Франко

— Всё в порядке? — он обеспокоенно положил ладонь на его талию.

— Хочу ещё кое-что сказать, — не поднимая головы пробубнил Лев.

— Говори.

Тогда, выпрямившись, он всё равно отвел взгляд в сторону — вбок и немного в небо — и быстро выпалил:

— Когда мы с Шевой смотрели порно с видеокассеты его родителей, я всегда представлял себя на месте девушки, — выдохнув, он даже отступил, ускользая из-под Славиной руки. — Всё, это всё…

Слава не смог сдержать улыбки.

— Круто, — проговорил он, хотя не был уверен, что именно такого ответа ждёт Лев. — Ты… познавал себя.

— Всё, пойдем домой, — попросил он, уводя Славу за рукав из-под крыльца медицинского центра.

Они пошли рядом, и Слава, гадая, как помочь Льву пережить эту откровенность (которую он наверняка мысленно называл «ужасной»), сказал:

— А я в подростковом возрасте стыдился, что, когда дрочу, думаю о парнях, и поэтому натирал руки перцем, чтобы не дрочить и… не думать, — с печалью добавил: — Правда, всё равно думал, даже если ничего не делал…

— Боже… — проговорил Лев. — Мы росли в какое-то конченое время.

— Мне кажется, здесь это не «время». Здесь это просто… правила жизни.

Лев положил руку на Славины плечи, обнимая, и тёплое дыхание коснулось густых волос:

— Мы уедем. Я тебе обещаю.

Он занимался настоящим-пренастоящим извращением, которого не позволял себе никогда, которое обходило его стороной, даже когда он был ребёнком и делал поделки в школе, которое даже хуже, чем писать стихи, и, возможно, даже хуже, чем быть пассивным геем — но это дискусионный вопрос, — в общем, он украшал… коробочку. Даже не коробку. Коробочку. Небольшую, где-то вполовину от обувной, квадратную, с плотной крышкой — он специально заказал её на маркетплейсе, и теперь рисовал сердечки блестящими маркерами по бурому картону. Маркеры тоже заказал на маркетплейсе. Можно было бы сразу заказать красивую коробку, но Лев подумал: как-то не от души. Странные, конечно, у него мысли, но всему виной терапия.

Он складывал в коробку свои стихи. Перелистывал старый блокнот, лучшие из творений аккуратно вырывал и отправлял в коробку, другие же окидывал критическим взглядом и удерживался от порыва вырвать, скомкать и забыть. Нет. Нет! А вдруг кто-нибудь из детей прославится, и потом каждый артефакт их жизни будет стоить миллионы? Нельзя исключать такой вероятности, когда оба ребёнка — гении.

Конечно, в коробку отправилось стихотворение про мальчика, который морщил нос (очень забавно), и все посторонние звуки куда-то исчезали, и было странно. И про парня в джинсах с дыркой на коленке. И про человека, которого он никогда не встречал, но искал везде-везде в жадном желании найти.

А ещё — он долго думал, делать это или нет, — спрятал в самом низу листок, не вошедший в блокнот-сборник из змеиной кожи. Последнее из написанных стихотворений, родившееся то ли в пьяном бреду, то ли в сильной тоске (или в смеси из двух этих состояний). Он хранил его между книг в съёмной квартире, а теперь, когда сдал ключи арендодатильнице, сомневался: выкинуть или оставить.

Оставил.

Коробку он обвязал красной лентой, сверху прилепил бант и с сомнением оценил чудеса рукоделия: криво, сердечки размазались, но… сойдёт. Вечером, вручая её Славе, он так и сказал:

— Не суди строго, это первый подарок, который я делал своими руками и… — он смутился, но договорил фразу: — и своим сердцем.