Книга И не прервется род, страница 14 – Наталья Способина

Следующее утро сложно было назвать добрым. Добронега, возвращения которой я так и не дождалась накануне, сегодня ощутимо нервничала, и ее нервозность передавалась мне. Можно было бы напрямую спросить, что происходит, но я отчаянно трусила, изо всех сил цепляясь за иллюзию, что мне все это только кажется. Иначе пришлось бы признать: мать Радима теперь смотрела на меня как на человека, который может представлять опасность. Причем началось это уже здесь, в Каменице.

После завтрака, когда Добронега засобиралась уходить, а мне пришло в голову, что раньше она ни за что не оставила бы Всемилу одну в чужом доме без веской причины, я наконец решилась.

– Как Злата? – начала я издалека.

Добронега уселась на струганую скамьюи подняла на меня усталый взгляд. Она молчала чересчур долго для обдумывания ответа на такой простой вопрос. В другой ситуации я бы успела всполошиться, испугавшись, что с женой Радима что-то случилось, но сейчас чувствовала, что Злата здесь ни при чем.

– Она… хорошо. Оправится скоро.

Я медленно кивнула, не отрывая от нее взгляда, и все-таки задала мучивший меня вопрос:

– Почему ты не позволяешь мне ее увидеть?

Ожидала, что Добронега снова надолго замолчит, однако она ответила почти сразу.

– Девочка моя, – неожиданно прошептала она и, протянув руку через стол, схватила мою ладонь, – знаю, что ты иначе не можешь. Не пойму только, за что боги на нас так прогневались. И на кого? На Радимушку? На меня? Верно, за то, что приняли в семью того, кого не должно было. Олег ведь другим богам молится. С Теми, кто не с людьми, дружбу водит. Нужно было сразу одуматься, только добром ведь хотели. О худом не думалось…

Я моргнула, не понимая ни слова из ее сбивчивой речи, только чувствуя, как ее пальцы все сильнее сжимаются вокруг моих. Рука Добронеги была ледяной, будто она только что полоскала белье в колодезной воде.

– Я не понимаю, – пробормотала я, пытаясь вытянуть руку, потому что ее хватка причиняла боль.

Добронега замерла, точно вдруг осознала что-то важное.

– Не понимаешь? – переспросила она.

Я помотала головой, ожидая, что вот сейчас она с облегчением вздохнет и выяснится, что произошло чудовищное недоразумение. Однако Добронега вдруг выпустила мою руку и прижала ладонь к губам, глядя на меня с невыносимым состраданием.

– Кровинушка ты моя, – прошептала она и вновь протянула ко мне дрожащую руку. – Девочка моя бедная… За что же нам это?

– Да что происходит?! – воскликнула я, ощущая, что сердце готово выскочить из груди.

Несмотря на нарастающую панику, я твердо решила выяснить все до конца, потому что просто не выдержала бы еще один день этой изматывающей неизвестности.

– Объясни! – потребовала я, сжав ее ледяные пальцы в ответ.

– Ты ведь уже не ты, – вдруг сказала Добронега, и я вновь почувствовала, как реальность задрожала и натянулась, точно была соткана из прочного полотна.

Снова это чувство – страшное, опустошающее, чужеродное, грозящее концом всего.

– О чем ты? – прошептала я.

На лбу Добронеги пролегли скорбные складки. Отстраненно я думала о том, что Всемилу –настоящую – уже давно напоили бы отваром, потому что не понять, что я на грани истерики, мог только слепой. Добронега слепой не была. Это могло означать только одно…

– Ты ведь не Всемила.

Тихий голос матери Радима прозвучал для меня раскатом грома. Я медленно встала, понимая, что сейчас должна расхохотаться, спросить, почему она так неудачно шутит, или еще как-то показать, что все это бред. Но, пока в мозгу мелькали варианты наилучшей реакции на эти слова, мое тело шаг за шагом отступало к стене. Я остановилась только тогда, когда лопатки коснулись шероховатых бревен. Все, на что меня хватило, – помотать головой, отрицая сказанное. Сердце колотилось уже не в горле, оно грохотало в ушах, а воздуха не хватало. Я подумала, что сейчас грохнусь в обморок, и что тогда будет? Что сделает Добронега теперь, когда знает, что я ей никто, самозванка, обманывавшая их столько времени?