Книга И не прервется род, страница 163 – Наталья Способина

Стрелы в столбе почернели от дождей, но даже сейчас было видно, что одна из них расщепила другую. Наконечники вошли друг в друга, точно нож в ножны. Это выглядело невероятно, даже с учетом того, что Альгидрасу помогал ветер.

– С ума сойти, – пробормотала я.

Миролюб, стоявший на берегу, задумчиво смотрел на стены Свири. Кажется, его совсем не интересовали стрелы. Впрочем, если ему верить, он и с другого берега прекрасно их видел. Не то что я.

– Что у тебя случилось? – спросила я, заглядывая ему в лицо.

– Здесь везде уши, – тут же откликнулся он.

– На Лысой горе?

– Ветер слова далеко разносит. Разве что в лес зайти. Недалеко.

Я оглянулась на Свирь. Ни у ворот, ни на стене по-прежнему не было охраны. Впрочем, Миролюб сказал, что гору прочесали с псами.

– Пойдем, – решилась я.

Мимолетно мелькнула мысль, что этой же дорогой бежала Всемила с человеком, в которого была влюблена,чтобы встретить в лесу свою смерть. Отчего-то мне стало жутко. Миролюб заметил, что я поежилась, и нахмурился.

– Застыла!

Я помотала головой. Вдруг захотелось рассказать ему про Всемилу, но я не могла. Поэтому просто еще раз оглянулась на Свирь и пошла за ним в лес. Альгидрас ведь сказал, что все сегодня будет хорошо. Значит, и беспокоиться не о чем.

Стоило нам войти под сень деревьев, как Миролюб заговорил:

– Хванец и савоец сказали вчера, что точно знают, будто у князя нет сына. Четыре дочери есть. А сына нет. Это в каких-то их свитках тоже записано. Свитки эти. Все в них записано.

В голосе Миролюба звучала досада.

– Но это же нелепо! – воскликнула я. – Откуда они могут знать, что их свитки не врут? В этих свитках, поди, так написано, что это может быть что угодно. Это как рисунок, что ты нарисовал, помнишь? Горислав еще принялся мне его пояснять.

Я невольно вздохнула, вспомнив Горислава, с его неиссякаемыми шутками.

– Свитки – это не мои царапины.

– Ты так в них веришь?

– Верю, – устало произнес Миролюб, даже не добавив привычное «ясно солнышко». Мне вдруг пришло в голову, что он, подобно Альгидрасу, ни разу не назвал меня наедине Всемилой. И Алвар ни разу не назвал. Но долго этой странности удивляться мне не пришлось, потому что Миролюб неожиданно произнес:

– Я не сын князя.

Я понимала, к чему велся этот разговор, но все равно невольно поежилась от безысходности, которая прозвучала в его голосе. Мне захотелось сказать, что это не имеет значения. Радогость был Улебу сыном, Всемилу Добронега считала дочерью. Какая разница, кто родил? Но было ли это верным, если речь шла о княжеской семье?

– А есть что-то кроме свитков?

– Мать… Милонега, – поправил он сам себя, – всегда души во мне не чаяла. Будто я был родным, понимаешь?

– Погоди! Ты не только не сын Любиму, ты и Милонеге не сын? – удивилась я, и больше всего оттого, что Миролюб настолько мне доверяет.

– Если верить свиткам, никто из нас не знал матерей, потому что те пришли в мир, дабы родить нас, и все.