Онлайн книга «И приведут дороги»
|
– Надежда, вернись немедленно! Не то упадешь в воду. Во сне я хорошо помнила, что почему-то в тот день совсем не боялась упасть в воду. Словно вода – мой друг. А еще я поняла, что все эти годы не вспоминала о щенке, будто у меня никогда и не было собаки. Но Чапка же был. Потом я видела себя в школе, когда с волнением ожидала, в какую языковую группу меня распределят. В классе было три отличницы, включая меня. Учить английский считалось престижным. Немецкий – нет. Кто так решил, я понятия не имела, но в тот день казалось очень важным попасть в «престижную» группу. Не повезло: список немецкой группы начинался с фамилии Василевская. Дома я долго плакала, а родители так и не поняли суть проблемы. Потом я увидела себя в институте на первом уроке немецкого языка. В небольшую аудиторию вошел молодой преподаватель, и сразу стало тихо, хотя до этого казалось, что успокоить наш галдящий хор никто не сможет. – Ich heisse Paul, – негромко произнес наш новый учитель немецкого, и в тишине аудитории его голос был слышен очень четко. – Lassen Sie uns kennenlernen, wenn Sie nicht dagegen sind[1]. Я помню, что подумала тогда не о том, что он молодой и симпатичный, нет. Как истинный ботан, я подумала, что учитель должен представляться по-другому, потому что… а как же вбитые в школе конструкции? Однако к концу урока я изменила свое мнение. Павел Николаевич (кстати, отчество пришлось отдельно посмотреть в списке учителей, поскольку лекции проходили исключительно на немецком, с соответствующим обращением друг к другу) к концу первого занятия знал всех по именам. Он не скупился на улыбки и похвалы, впрочем, не упускал возможности сделать колкое замечание, если кто-то из группы зарывался. Именно Paul стал тем самым человеком, который навеки влюбил меня в немецкий, а заодно, сам того не ведая, проверил на прочность мое внутрисемейное табу на женатых мужчин. Первый учебный год дался мне тяжело, хотя, справедливости ради, надо сказать, что Павел Николаевич не давал ни одного повода для вольностей. Был всегда улыбчив, вежлив, своего семейного положения отнюдь не скрывал и словноне замечал качественной осады, организованной ему доброй половиной курса. Почему-то я очень четко вспомнила Павла Николаевича сейчас, выныривая из полудремы и полной грудью вдыхая запах покоев Всемилы: трав, дерева, благовоний. Я потянулась, стараясь стряхнуть с себя остатки сна. Именно Павел Николаевич подтолкнул меня к писательству. Однажды мое эссе на тему «Повсеместное распространение английского языка: необходимая часть глобализации или уничтожение культурной самобытности отельных стран?» вернулось с пометкой «Над Вашей колыбелью явно кружились Мельпомена и Талия. Поработать над стилистикой – и все получится». Помню, как смотрела тогда на ровные строчки, аккуратно пересекавшие печатную страницу, и не могла понять, что он имел в виду. Сам Павел Николаевич в этот момент пояснял что-то Вовке Самородову и выглядел, как обычно, вроде бы и серьезным, но в тоже время готовым улыбнуться каждую секунду. Я так и не набралась храбрости спросить, что он хотел сказать. А потом на новогоднем огоньке он вдруг пригласил меня на танец. Меня! Из всей группы, хотя я никогда не числилась в рядах первых красавиц. Мы почти не говорили тогда. Точнее, говорили о чем-то неважном. Помню, тогда мое табу на женатых мужчин едва не дало трещину – так я разволновалась. Спрашивала о какой-то ерунде: как он увлекся немецким? Может ли порекомендовать какие-то книги? В общем, от волнения несла всякую чушь. Он учтиво делал вид, что не замечает моего смущения, отвечал на мои вопросы, а потом вдруг произнес: |