Книга Жестокие игры, страница 26 – Мэгги Стивотер

— Габриэль Конноли здесь живет? — спрашивает Малверн, проходя в кухню.

Я продолжаю придерживать дверь, не давая ей закрыться. Самый богатый человек на Тисби стоит в нашем доме, сложив руки на груди, и его взгляд переходит от загроможденного кухонного стола к куче дров и торфяных брикетов у камина в гостиной, потом — к седлу, которое я водрузила на спинку папиного кресла. На Малверне шерстяной джемпер с треугольным вырезом и галстук. У него седые волосы, а лицо какое-то неприятное, правда, от него хорошо пахнет, и у меня это вызывает негодование.

Я не закрываю дверь. Мне почему-то кажется, что если я позволю ей закрыться, это будет выглядеть так, словно я пригласила Малверна войти, а я его не приглашала.

— Его сейчас нет, — отвечаю я.

— А, — произносит Малверн. Он продолжает осматриваться по сторонам. — А ты — его сестра.

— Кэт Конноли, — уточняю я как можно более вызывающим тоном.

— Да. Думаю, мы могли бы выпить чаю.

И он усаживается к нашему столу.

— Мистер Малверн, — сурово начинаю я.

— Отлично, ты знаешь, кто я такой. Это облегчает дело. И вот что… я, конечно, не собираюсь указывать тебе, что ты должна делать, но снаружи очень холодно, а открытая дверь совсем не защищает от ветра.

Я захлопываю дверь. А заодно захлопываю и рот. И начинаю готовить чай. Я в равной мере и оскорблена, и сгораю от любопытства.

— Зачем вы пришли? — спрашиваю я наконец.

И мне наплевать, вежливо или нет звучит мой вопрос.

Взгляд Малверна задерживается на седле, но когда я заговариваю, он поворачивается ко мне. Меня немножко пугают его глаза. В целом Малверн выглядит просто как богатый старик, но в глазах его читается ум.

— У меня довольно неприятное дело, — отвечает он очень приятным тоном.

— А мне-то казалось, что вы должны иметь специальных людей, которые занимаются за вас неприятными делами, — говорю я, чувствуя себя отчаянно дерзкой. — Сахар или молоко?

— Масло, молоко и соль, пожалуйста.

Я оборачиваюсь к Малверну, уверенная, что он смеется надо мной. Но не вижу ничего подобного. И вообще, всмотревшись в его лицо, я не уверена, что он способен шутить. Такое лицо можно скорее представить на банкноте в один фунт стерлингов. Я подаю ему чашку с чаем, солонку и нашу крошечную масленку. Ставя напротив Малверна кувшинчик с молоком, я наблюдаю за тем, как он опускает в чашку маленький кусочек масла, добавляет основательную порцию соли, а потом наливает молоко и начинает все тщательно перемешивать. На поверхности жидкости появляется пена. Это похоже на то дымящееся молоко, которое, как я однажды видела, выливается из коровы. Мне кажется, что он не решится это выпить, однако Малверн пьет.

Прижав пальцы к боку чашки, как будто желая их согреть, он спрашивает:

— Это твой пони там, во дворе?

— Лошадь, — поправляю я. — В ней пятнадцать ладоней.

— Она бы выглядела гораздо лучше, если бы ты ее как следует кормила, — сообщает мне Малверн. — Избавь ее от этого жалкого сена, и она наберется сил. И брюхо у нее подтянется.

Конечно, она бы набралась энергии, если бы у меня были зерно и сено получше. И я набралась бы энергии, если бы могла есть что-нибудь кроме бобов и яблочного пирога, но нам обеим придется обойтись тем, что имеется, по одной и той же причине.

Мы пьем чай. Я думаю о Финне, который может вот сейчас вернуться домой и обнаружить Малверна за нашим кухонным столом. Я собираю со стола крошки и строю из них пирамидку за масленкой.

— Значит, ваши родители погибли, — говорит Бенджамин Малверн.

Я со стуком ставлю на стол чашку.

— Мистер Малверн!..

— Я знаю эту историю, — перебивает он меня. — И не собираюсь ее обсуждать. Я хочу знать, что теперь с вами происходит. Как вы трое — вас ведь трое? — справляетесь одни?

Я пытаюсь представить, как бы повели себя в этой ситуации мои родители. Они всегда были безупречно вежливы и замкнуты. Мне удается только одно. И я неловко отвечаю:

— Вполне справляемся. Гэйб работает в гостинице. Мы с Финном тоже прирабатываем. Расписываем всякие мелочи для туристов.

— На чай вам хватает, — говорит Малверн, но его глаза посматривают на дверь кладовой.

Знаю, что он заметил, насколько в ней пусто, когда я брала оттуда масленку.

— Мы вполне справляемся, — повторяю я.

Малверн допивает свой чай — как он умудрился выпить эту жуткую смесь, ни разу не поморщившись, остается за пределами моего понимания, — и складывает руки на столе. Потом он чуть наклоняется в мою сторону, и я чую запах его одеколона.

— Вообще-то я пришел, чтобы вас выселить.

До меня далеко не сразу доходит смысл его слов, но потом я вскакиваю, В голове у меня гудит и бухает в том месте, по которому ударило колено водяной лошади. И я мысленно повторяю слова Малверна.

А он продолжает:

— За этот дом никто не вносил плату уже целый год, вот я и захотел посмотреть, кто здесь живет. Я хотел увидеть твое лицо, когда я это скажу.

Я думаю, что на острове, населенном чудовищами, Малверн — самый страшный из всех монстров. Мне требуется довольно много времени, чтобы заставить язык двигаться.

— Я думала, дом оплачен. Я не знала.

— Это знает Габриэль Конноли, и знает довольно давно, — говорит Малверн.

Его голос звучит совершенно спокойно. Он внимательно наблюдает за моей реакцией. Я просто поверить не могу, что напоила его чаем!

Я смотрю на него и крепко сжимаю губы. Я хочу быть уверенной, что не ляпну чего-нибудь такого, о чем потом пожалею. Но больше всего я потрясена предательством: Гэйб знал, что мы живем на бомбе с запущенным часовым механизмом, и ничего нам не сказал! Наконец я с трудом выговариваю:

— Ну, теперь вы увидели мое лицо. Это именно то, за чем вы явились?

Это звучит как вызов, однако Малверна ничуть не трогает мой тон. Он просто слегка кивает.

— Да. Да, думаю, то. А теперь скажи мне, на что вы с братьями готовы, чтобы сохранить этот дом?

На острове несколько лет назад возникла проблема с собачьими драками. Скучающие пьяные рыбаки натравливали псов друг на друга, и те рвали противников в клочья. Я сейчас чувствую себя одной из тех собак. Малверн швырнул меня в яму, а теперь заглядывает в нее и ждет моих дальнейших действий. Он хочет выяснить, сдамся лия или способна на драку.

Я не желаю доставлять ему удовольствия, он не увидит слабости. Будущее внезапно отчетливо вырисовывается передо мной.

— Дайте мне три недели, — говорю я.

Малверн не расположен ходить вокруг да около.

— До окончания бегов.

Мне хочется понять, считает ли он безумием то, что девчонка вроде меня собралась участвовать в бегах, и не полагает ли он, что нет смысла ждать до конца месяца, ведь денег он все равно не получит, поскольку я или проиграю, или просто буду покойницей.