Книга Надежда повстанцев, страница 2 – Регина Андреева

— За что арестована?

Я перевела взгляд на старшего и поняла — они это серьезно.

— По приказу императора каждый гражданин с дефектом обязан пройти проверку на принадлежность к угрожающей власти группировке.

— Это вы про повстанцев?

— Вот! — вскочил юнец. — Сама призналась!

— В чем призналась?

— В… в..

Старший отодвинул мальца обратно к себе за спину и пояснил:

— Леди, нам приказано доставить вас в тюрьму. Все объяснения вы получите по прибытии.

— В тюрьму, значит? — я распахнула вторую створку и представила на обозрение стражей мою кровожадную крыску. — А малышку Кару возьмете к себе? Она довольно прожорливая и прихотливая, ей нужен уход, а не тюремный свет. Куда же мне ее деть?

Старший страж вздохнул.

— Леди, у вас есть родственники в Бьорне? Можете отправить ваш багаж им.

— Могу, — кивнула я, — так и сделаю. Любезный? — я обратилась к водителю. — Доставите чемодан и клетку вот по этому адресу?

Я медленно сложила книгу с закладкой в чемодан и передала водителю записку с адресом Рика. Приезда моего багажа он, конечно, не ожидает, но передать его другому я просто не могла.

Интересно, чем сейчас занимается Рик?

Наручники слишком быстро сомкнулись на запястьях, послечего меня пересадили в бесколесник службы безопасности.

Надо же! Интересно, как скоро шеф меня освободит? Может, к обеду?

В том, что мой арест недоразумение, я не сомневалась нисколько. Не мог же император в самом деле выпустить указ сажать всех дефектных? Или мог?

Червячок сомнения зарылся в сердце и начал паразитировать.

Меня не освободили к обеду, и к обеду следующего дня тоже. В одиночной камере тюрьмы я провела неделю, а после седьмого дня начала сбиваться со счета. Никаких объяснений по прибытии я не получила. Только жесткую койку, ведро воды и постный обед два раза в день.

— Ожидайте, — отвечал надзиратель на каждый мой беспокойный вопрос.

Большинство дефектных вели в камеры общего содержания, в другом крыле. Оттуда был слышен шум, возгласы мужчин и крики женщин. В одиночные вели редких благородных, именно этот фактор позволил мне остаться в своем уме.

Теперь я понимала Розетту, которая после нескольких дней тюрьмы выглядела повзрослевшей на десяток лет. Темные стены, запах страха и безнадежности, крохотное окошко, в которое свет заходил только час в сутки — все это давило на психику и позволяло червяку сомнения отжираться до отвала.

Больнее ощущалась не твердая постель и отсутствие нормальной гигиены, а то, что обо мне никто до сих пор не поинтересовался! Даже Рик… Уж он то знал, что я в Бьорне. Знал с первого дня! А вестей "со свободы" все не было.

В какой-то из дней заключенных начали водить на допросы. Начали с конца коридора, потому я наблюдала и ждала своей очереди. Чего бояться, если ты невиновен? Только собственного страха.

Соседа по камере привели с допроса ночью. Следующей в очереди была я, так что к утру я твердо надеялась отсюда выбраться.

Сосед был плох.

— Вы в порядке? — тихо спросила, когда дверь за надзирателем закрылась.

Сосед глухо захохотал. Он так и не ответил. По звуку, рухнул на кушетку и уснул, а утром камера была пуста. Должно быть, отпустили.

На собственный допрос шла молча. Замки наручников щелкнули, а затем я ослепла, в комнате было непривычно ярко.

Следователя я разглядела лишь к середине разговора, а потом разговор быстро свернулся. Меня не спрашивали ни о чем таком, о чем я не знала. Коротко по делу о моих связях с повстанцами и роли в разоблачении Филиппа.