Книга Золотая свирель. Том 2, страница 52 – Ярослава Кузнецова

– Наверное. – Ирис пожал плечами.

Камана переступила когтистыми лапами, боком перебираясь на край камня. Распахнула совиные крылья, и ее вдруг бесшумно снесло вниз разлапистым кленовым листом. И повлекло – низко, над самой травой, до темной стены леса, где косматая хвойная тьма проглотила ее. Из мрака донесся печальный кошачий крик.

Ирис потащил меня вперед, но я не могла оторвать глаз от сосен, скрывших чудесную тварь. Лавен Странник некогда начертил на своем гербе птицу с рысьей головой, каману-посланницу. Вот уж не думала никогда, что увижу ее въяве.

– Королева.

Вздрагиваю от рывка – Ирис прибавил шагу.

Между двух камней, перекрытых третьим наподобие ворот, сгустилось снежное сверкание. Высокая статная фигура, прямая, словно луч, в медлительном вихре переливающегося серебра. Едва проступающие очертания змеино-тонкого тела, летящие волны пепельных волос, лицо будто ледяное лезвие, жадная жесткая улыбка, глаза ярче лунного света.

– Моя Королева.

Ирис упал на колено. Я опустилась рядом с ним в белую от луны траву; по левую руку угольным провалом протянулась тень гигантского камня.

Королева не отбрасывала тени. Королева сама – источник света, хрустальная ваза, ледяной меч, холодный, свернувшийся жгутом ветер. Плоть ее почти прозрачна. Сила ее пугала даже малой частью своего присутствия.

– Королева. Эта смертная – моя. Я ручаюсь за нее.

– Да, мой милый.

Воздух складывал слова сам из себя. Королева улыбалась отстраненной, нежной, алчной улыбкой. Она глядела на меня и в то же время мимо. Улыбающиеся губы ее были неподвижны.

– Я приглашаю тебя, Ирис. И тебя, смертная. Будьте моими гостями.

Сияние свилось в изломанную сизую молнию, пляшущую меж камней, будто слетевшую с неба и не желающую войти в землю – и вдруг рассыпалось тончайшей звездной пылью, пеплом оседая на непотревоженной траве.

– Проход открыт, – хрипло сказал Ирис. – Вставай, Лесс.

* * *

280 год от объединения Дареных Земель под рукой короля Лавена (сейчас)

Из меня сделали парнишку. Правда, для этого мне пришлось перебинтовать грудь, платье заправить в широкие холщовые штаны, натянуть поверх совсем уже необъятную рубаху, плечи которой сползали аж до локтей, а рукава болтались до колен. Ну, рукава-то я подвернула, а вот ворот, хоть и зашнурованный, сползал то вправо, то влево, открывая белый сверкающий шелк.Поэтому изнутри ворот подкололи двумя драгоценными фибулами; те, что попроще, оказались слишком большими. Кроме того, Пепел выстриг мне челку, падающую на брови, а все оставшиеся волосы подобрал под бесформенную войлочную шляпу с обвисшими полями, которая, наоборот, оказалась тесновата, ее пришлось подпороть. В довершение всего Пепел велел мне разуться. Осмотрел босые ноги, покачал головой и велел пойти в гостиную и залезть в камин, где хорошенько потоптаться на старой золе.

В итоге из меня получилось изрядное пугало.

Над Хелдом особых расправ учинять не стали, только заставили влезть в одежду настолько грязную и рваную, что он сейчас же превратился в нищего. Его тоже разули, одежду и сапоги завязали в драный узел. Пепел соскреб со светильника немного жирной гари и мизинцем прорисовал на паромщиковом лице морщины, складки у губ, затенил глазницы, добавил под глазами мешки, мазнул по вискам – вместо паромщика на нас глянул древний, хотя еще крепкий старик. В довершение всего художник вернулся ко мне, запачкал щеки и возле рта, растер все это рукавом и остался очень доволен.