Онлайн книга «Ниже нуля»
|
– Я думаю, мы все утратили какое-то чувство. – Он был от Джулиана? – спрашиваю я, напрягаясь. – Джулиана? Нет. Не от Джулиана, – говорит она. – Ты его не знаешь. Она засыпает, я иду вниз, на улицу, сажусь возле джакузи, глядя на освещенную воду; над ней, согревая меня, курится пар. Поднявшись от бассейна перед рассветом, я иду обратно в комнату. Алана стоит возле окна, курит сигарету, смотрит на Долину. Она говорит, что ночью у нее сильно шла кровь, она чувствует слабость. Мы едем завтракать в Энчино, за завтраком она не снимает темных очков и пьет много апельсинового сока. Когда мы возвращаемся ко мне, она, выходя из машины, говорит: – Спасибо тебе. – За что? – спрашиваю я. – Не знаю, – отвечает она спустя некоторое время. Садится в свою машину и уезжает. Когда я в своей уборной спускаю в унитазе воду, он забивается бумажными салфетками, кровь клубится в воде, я опускаю крышку, потому что ничего другого сделать не могу. * * * Позже я заезжаю к Дэниелу. Он сидит в своей комнате, играя в «Атари» на телевизоре. Он выглядит не очень хорошо, почти обгоревший, моложе, чем я помню его по Нью-Гэмпширу; когда я что-то говорю, он повторяет часть фразы, затем кивает. Я спрашиваю, получил ли он письмо из Кэмдена, запрос, какие курсы возьмет в следующем семестре, он вынимает из приставки кассету «Питфолл» и вставляет другую – «Мегамания». Без конца проводит рукою по губам; поняв, что он не ответит, я спрашиваю, чем он занимался. – Занимался? – Да. – Тусовался. – Тусовался где? – Где? В округе. Передай мне тот косяк на столике. Я передаю ему косяк и коробок спичек из «Рыжего». Закурив, он возобновляет игру в «Мегаманию». Передает косяк мне, я вновь раскуриваю его. Желтые штуки валятся вокруг человечка на экране. Дэниел начинает рассказывать о знакомой девушке. Он не называет ее имени. – Она красивая, ей шестнадцать, она живет здесь, а иногда ездит в «Гей на запад!» на бульваре Уэстворд, где встречается со своим дилером. Семнадцатилетним чуваком из универа. И чувак весь день вмазывает ее героином… – Дэниел не успевает увернуться от одной падающей желтой штуки, та попадает в человечка, он растворяется на экране. Дэниел, вздохнув, продолжает: – Он накачивает ее кислотой, затем берет на вечер на холмы или в Колонию, затем… затем… – Дэниел замолкает. – Что затем? – спрашиваю я, передавая ему косяк. – Затем ее отодрала вся компания, – А-а-а. – Что скажешь? – Да уж… не повезло. – Хорошая идея для сценария? Пауза. – Сценария? – Да. Сценария. – Я не знаю. Он прекращает играть в «Мегаманию», вставляет следующую кассету – «Ослиного короля». – Я думаю, что не поеду обратно в школу, – говорит он. – В Нью-Гэмпшир. Через какое-то время я спрашиваю почему. – Не знаю. – Он медлит, снова зажигает косяк. – Кажется, я там никогда и не был. – Пожимает плечами, затягивается косяком. – Похоже, что я вечно был здесь. – Передает мне. Я качаю головой: нет. – Так ты точно не едешь обратно? – Я собираюсь писать сценарий, понимаешь? – А что думают твои родители? – Мои родители? Им все равно. А твоим? – Ну они должны что-то думать. – Они уехали на месяц на Барбадос, потом собираются… черт… не знаю… в Версаль? Не знаю. Им нет дела, – произносит он снова. – По-моему, – говорю я, – лучше бы ты поехал обратно. – Я правда не вижу смысла, – говорит Дэниел, не отрывая глаз от экрана, и я начинаю думать – а в чем смысл? Если бы мы знали. Наконец Дэниел встает, выключает телевизор, смотрит в окно. – Шизовый ветер сегодня. Довольно сильный. – А как с Ванден? – спрашиваю я. – С кем? – С Ванден. Ну хорош, Дэниел. С Ванден. – Она может не вернуться, – говорит он, опять садясь. – А может и вернуться. – А кто такая Ванден? Я подхожу к окну, говорю, что уезжаю через пять дней. Возле бассейна лежат журналы, ветер треплет их, двигая к бортику бассейна. Один падает в воду. Дэниел молчит. Прежде чем уйти, я смотрю на него, закуривающего еще один косяк, на огонь, озаривший большой и указательный пальцы; почему-то мне становится легче. * * * Я в телефонной будке в Беверли-Хиллз. – Алло, – отвечает мой психиатр. – Привет. Это Клей. – А, привет, Клей. Откуда ты? – Из телефонной будки в Беверли-Хиллз. – Ты сегодня придешь? – Нет. Заминка. – Понятно. А почему нет? – Мне кажется, ты мне не очень помогаешь. Еще одна пауза. – Правда, из-за этого? – Что? – Слушай, почему бы тебе… – Кончай. – Где ты в Беверли-Хиллз? – Я думаю, мы больше не увидимся. – Я думаю, что позвоню твоей матери. – Давай. Мне все равно. Но я больше не прихожу, ладно? – Ну, Клей. Я не знаю, что сказать. Понимаю, что было трудно. Послушай, парень, у нас у всех… – Пошел ты на хуй. * * * В последний день Вест проснулся рано. Он был одет в ту же самую куртку, тот же галстук-шнурок; Вильсон носил ту же самую красную бейсбольную кепку. Вест предложил мне вторую подушечку жевательной резинки «Базука», сказав: «Подушка жвачки хуже, чем пачка», – и я взял две. Он спросил меня, все ли готовы, я ответил: «Не знаю». Заехала жена режиссера сообщить, что они улетают на уик-энд в Лас-Вегас. Бабушка приняла перкодан. В аэропорт мы ехали в «кадиллаке». Около полудня наконец пришлю время подниматься на борт самолета, покидать пустыню. В пустом зале ожидания все молчали, пока дед не обернулся, посмотрел на бабушку и сказал: «Ну что, жена, пойдем». Бабушка умерла два месяца спустя на большой высокой кровати в безлюдном госпитале на окраине пустыни. После этого лета я вспоминал бабушку, и всегда по-разному. Я вспоминал, как играл с ней в карты, сидел на коленях в самолетах, как она медленно отвернулась от деда, когда на одном из своих вечеров в одной из своих гостиниц он попытался ее поцеловать. Я помню, как она, останавливаясь в отеле «Бель-Эр», давала мне розовые, зеленые мятные леденцы, а в «Ла Скала» поздно вечером потягивала красное вино, напевая себе под нос «Оп theSunnySideoftheStreet» [35] . |