Книга Одинокий. Злой. Мой, страница 37 – Татьяна Новикова, Екатерина Вострова

Платон криво усмехнулся, вспоминая ту ложь и то, как верил в нее. Потому что отец умел быть убедительным. Потому что Платону казалось, что это логично и правильно. Марк бы сказал им спасибо, если бы все получилось.

Всю правду он понял спустя много лет, будучи уже взрослым. Он догадался, что «дефектный» Марк появился в доме неспроста. Но тогда, в пять лет, авторитет отца был настолько велик, что даже сомнений не закралось – все правильно, папа желает лучшего.

Да и не настолько ему нравился этот бездомный пацаненок, чтобы всерьез о нем плакать. В пять лет Платон был достаточно жесток к чужакам. Тем более папа же сказал: его вылечат.

То, что отец любит врать, Платон тоже понял слишком поздно.

С другой стороны, если бы не тот бесчеловечный опыт над Марком, сейчас бы у самого Платона не было даже надежды на будущее. Ведь именно этим он и занимался в последние несколько месяцев: пытался вернуть свою сущность. Он поменял ритуал под себя, ослабив его. Занялся защитой разума – чтобы история Марка не повторилась.

В первый раз у него ничего не получилось. После второго появились галлюцинации в виде Серпа, но зато и восстановление сил ускорилось. Между первой и второй вылазкой прошел почти месяц, теперь же ушло всего два дня. Это, конечно, можно было считать относительным успехом, только вот орком Платон не стал.

Значит, нужно еще немного изменить само строение ритуала. Ну и разум защищать лучше – а то в следующий раз к нему в гости придет уже не Серп, а орочий много-раз-прапрадед Азур, считающийся основателем их рода.

Неспроста сейчас всплыло это воспоминание. Оно лежало на поверхности.

– Звучит очень вкусно. – Ковтун благодарно кивнул. – Но кажется мне, что ты о чем-то умолчал. Чую налет недосказанности.

– А ты хорош, – мрачно фыркнул Платон.

– Я зарабатываю этим на хлеб. Давай же. В качестве десерта. Последнюю нотку.

– Будеттебе десерт. – Идти на попятную было поздно, и Платон продолжил: – Больше всего по Марку переживала мама. Она постоянно плакала. Я хотел ее успокоить, объяснить, что ничего страшного не случилось.

– И что ты ей сказал? – В глазах Ковтуна заблестели искры.

– Что нельзя спасти всех бездомных собак, – тихо ответил Платон. – Иногда нужно чем-то жертвовать. Я просто повторил слова отца.

Он навсегда запомнил материнское лицо в тот момент. Полное ужаса и непонимания. Собственный сын на секунду стал для нее копией родного отца – и это была не похвала.

– Много позже я решил, что мои опыты всегда будут добровольными. Пусть малая жертва и ведет к большому благу, но только с согласия самой жертвы. Я пришел к маме и пообещал ей это. Но, разумеется, Марка уже не вернешь. Не знаю, как он там. Восстановился или нет. Если честно, я не особо интересовался.

Платон замолчал, показывая, что теперь точно все.

– Какая замечательная и поучительная история. – Бес смахнул с глаз невидимую слезинку. – А какие у тебя были эмоции, когда ты ее рассказывал! Считай, что аванс удался на славу. Я найду все, о чем ты просил. Набери меня через два дня. Обсудим следующую встречу.

Пора было возвращаться к Марьяне.

Платон поблагодарил Виктора и вышел из «Серой моли».

В ноябре светало поздно, воздух едва наполнился близостью первых, совсем тусклых рассветных лучей. Ночью лил дождь, но сейчас он прошел, осталась лишь морось и холодный ветер, пробирающийся под одежду. На душе было паршиво: бес умел подсасывать эмоции, оставляя после себя разруху, будто вытоптанное поле. А может, и не бес тому виной, а сам Платон, которого накрыло прошлым. Пусть это и не самое сильное его воспоминание (хватало и других, гораздо хуже), но оно определенно неспроста держалось в голове.