Книга Правила секса, страница 39 – Брет Истон Эллис

Электрическая лампочка. Я смотрю на электрическую лампочку над головой Шона. Мы в квартире Лилы и Джины в Фелс-хаусе. Две лесбиянки с поэтического семинара, на который я недавно стала ходить. На самом деле Джина под строгим секретом сообщила мне, что принимает противозачаточные таблетки, «так, на всякий пожарный». Означает ли это, что она лесбиянка чисто формально? Лила, с другой стороны, по секрету сказала мне, что она обеспокоена, как бы Джина от нее не ушла, потому что в этом семестре «модно» спать с другими женщинами. Что тут скажешь? Ну а что в следующем семестре? Действительно, что в следующем семестре? Ты тоже наблюдаешь за Шоном, смотришь, как он сворачивает косяк, и у него это неплохо получается, отчего переспать с ним хочется меньше, а впрочем, какая разница, к телефону подошла Джейме, так? Сегодня пятница, и это будет либо он, либо тот француз. У него красивые руки: чистые и большие, и он довольно изящно перебирает коноплю, и неожиданно мне хочется, чтобы он потрогал мою грудь. Не знаю почему, но я так думаю. Не то чтоб красивый, но выглядит он сносно: светлые волосы зачесаны назад, узковатые черты (слегка, может, крысиные?), может, чересчур маленького роста, может, слишком худощав. Нет, не красивый, просто отдаленно лонг-айлендский. Но большой прогресс по сравнению с иранским редактором, посасывающим «Кир», которого ты встретила на последней вечеринке у Витторио и который сказал, что ты будешь следующей Мадонной. Когда я сказала ему, что я поэтесса, он сказал, что имел в виду Мэрианн Мур.

— Ну, так кто поможет нам взорвать качалку? — спрашивает Джина.

Джина — из кэмденекой «старой гвардии», появление качалки и тренерши по аэробике ее разозлило (несмотря на то что она хочет переспать с тренершей, у которой, как мне кажется, и тело-то не особо красивое).

— Лила на грани срыва, — говорит она мне. Лила кивает и кладет голову на книжку Кэти Акер,

которую она листала.

— Б-Р-Е-Д, — выговариваю я со вздохом. Смотрю на мэгшлторповскую фотографию Сьюзен Зонтаг, прикрепленную над раковиной, и хихикаю. Шон смеется и отрывает глаза от косяков, как будто я сказала что-то гениальное, и даже если не смешно, из-за того, что он смеется, смеюсь и я.

— Тим это любит, — говорит он.

— Давай прибьем его и назовем это искусством, — говорит Лила.

Интересно, откуда Лила знает Тима. Тим что, спит с лесбиянками? Я пьяна.

Я все еще держу стакан с розовым пуншем, когда до меня доходит: я настолько пьяна, что не могу встать. Я просто говорю Лиле:

— Не грусти, — а потом Джине: — У тебя есть кокс?

Слишком пьяна, чтобы смущаться.

— Депресняка не избежать, — говорит Лила.

— Нет. — Это Джина.

— Хочешь кокса? — спрашивает Шон.

— Нет.

Депресняка не избежать?

Не могу с этим поспорить, так что мы раскуриваем первый косяк. Хорошо бы мы уже трахнулись и все уже было позади, чтобы я смогла вернуться к себе в комнату с пуховыми подушками и одеялом и вырубиться с чувством глубокого удовлетворения. Лила поднимается. Ставит кассету Кейт Буш и кружится по комнате.

— Здесь действительно многое изменилось, — говорит кто-то и передает мне косяк.

Я делаю глубокую, сильную затяжку, оглядываю квартиру и соглашаюсь с тем, кто это произнес. Когда я была на втором курсе, здесь жили Стефани Майерс, Сьюзен Голдман и Аманда Тейлор. И вправду многое изменилось.

— Семидесятые так и не закончились. — Теперь это Шон Философ Бэйтмен.

Надо же сказать такую тупость, думаю я. Какая странная и в высшей степени дурацкая фраза. Он улыбается мне и думает, что это глубоко. Меня тошнит. Сделали бы музыку потише.

— Интересно, все ли проходят через такой ад в колледже, — размышляет Лила, танцуя рядом с моим стулом, мечтательно уставившись на меня.

Хочу ли я переспать еще с одной девушкой? Нет.

— Не волнуйся, дорогая, — произносит Джина, — мы не в Уильямсе.

Не в Уильямсе. Угу, точняк. Травы курим больше.

Он почему-то не смотрит на Джину. Лила присаживается, вздыхает и снова глядит на рисунки в книжке Акер. Не нравится — отправляйся в Европу, думаю я. И потом — Виктор.

— Собирался приехать Луис Фаррахан, но на студенческом совете первогодки и второгодки проголосовали против этого, — говорит Шон. — Представляете?

Так он еще и политически подкован. Мама дорогая. Он курит больше травы, чем Джина и я, вместе взятые, кто-то даже достал бонг. Он держит его так же, как Виктор. Я смотрю на него с отвращением, но вокруг слишком дымно, и Кейт Буш чересчур визглива, и он не замечает.

— Еще они хотят, чтобы кто-то сделал новый дизайн вывески колледжа, — добавляет он.

— Зачем? — ловлю я себя на вопросе.

— Недостаточно восьмидесятническая, — предполагает Лила.

— Наверное, хотят сверкающий неон. — Это Джина.

— Пусть попросят Кейта Харинга или Кении Шарфа, — кривляется Лила.

— Или Шнабеля, — корчит гримасу Джина.

— Слишком старомодно, — бормочет Лила.

— Куча разбитых тарелок и «глубокомысленных» мазков.

Это Шон сказал?

— Или привлечь Фишля, чтоб сделал брошюру. Представители нигилистической элиты и шикарного евротрэша, живущие вне кампуса, голышом стоят с собаками и рыбой. Добро пожаловать в колледж Кэмден — с нами не соскучишься! — Джина ржет.

— Я сама придумаю дизайн, — говорит Лила. — Выиграю конкурс. Купим грамм.

«Какой конкурс? — думаю я. — Я что-то пропустила. Во что-то не воткнула?»

Трава достойная, но мне нужно закурить сигарету, чтобы не заснуть, и во время паузы между песнями нам всем слышно, как кто-то с вечеринки в соседней комнате орет:

— Фаллический — да! да! да!

И мы все переглядываемся, обдолбанные, и начинаем ржать, и я вспоминаю, как Джуди рыдала наверху на вечеринке, в ванной, Франклин пытался ее успокоить, Франклин гневно смотрел на меня, когда я ушла с Шоном.

Теперь неизбежное.

Мы в его комнате, и он играет мне песню. На гитаре. Он, блин, поет мне серенады, и все это так стремно, что я почти трезвею. «You’re too good to be true» [17] , и я плачу только потому, что не могу думать ни о ком, кроме Виктора, а он останавливается на половине и целует меня, и заканчивается все постелью. А я думаю: что, если б я сейчас пошла в свою комнату и там на двери нашла записку, что звонил Виктор? Если бы там просто была записка? Звонил или нет — неважно. Просто увидеть записку, может, достаточно увидеть просто «В», и нахуй все остальные буквы. Был бы лишь знак. Это подняло бы мне настроение на неделю, нет, на день. Я вставила колпачок в квартире Джины и Лилы, так что пьяной забывчивости с моей стороны нет, не надо нестись в ванну посреди любовной прелюдии.