Книга Гротеск, страница 111 – Нацуо Кирино

В этот раз повезло — на Акасака-Мицукэ освободилось место, и я села. Сосед листал какие-то бумаги. В глаза бросилось слово «оборудование». Неужели коллега? Интересно, из какой он компании? Сосед, должно быть, почувствовал мой взгляд и сложил бумаги. В офисе на моем столе громоздятся горы документов, и я тоже никому не позволяю в них заглядывать. Сажусь за стол, вставляю беруши и с головой ухожу в работу. Перед самым носом громоздится выше головы кипа белых листов с документацией, по бокам две такие же бумажные колонны. Документы сложены аккуратно, чтобы не рассыпались. Доросли бы они до потолка. Тогда бумаги закроют лампы дневного света, от которого лицо у меня делается бледным, как у покойника. Из-за них приходится малевать тубы ярко-красной помадой и, чтобы не так бросалось в глаза, накладывать голубые тени. Еще густо подрисовываю брови. Для равновесия. Ох уж это равновесие! Попробуй найди его! Но без этого в нашей стране не проживешь. К мужикам — желание и отвращение. К фирме — верность и соблазн чем-нибудь им навредить. В самой себе — гордость и грязь. Гордость сияет только на фоне грязи. А без гордости утонешь в этой грязи по колено. Одно не бывает без другого. Вот так и живем.

Уважаемая госпожа Сато!

Вы производите слишком много шума. Убедительно просим вас вести себя потише. Вы причиняете неудобство другим сотрудникам.

Это послание я обнаружила сегодня у себя на столе. Напечатано на компьютере. Кто его автор, меня совершенно не интересует. Ясно, что кому-то я — как кость поперек горла. Помахивая листком с посланием, я пошла к начальнику разбираться.

Завотделом окончил экономический факультет Тодая. Ему сорок шесть. Женат на сотруднице нашей фирмы — выпускнице колледжа. У них двое детей. У человека подлая манера — принижать достижения работающих под его началом мужчин и присваивать результаты, которых добиваются женщины. Однажды он распорядился поправить отчет, который я для него подготовила. А потом вставил мои тезисы в свою брошюрку «Как избежать рисков, связанных с себестоимостью строительных работ». Для него это обычное дело. Надо как-то защищаться. Сохранять душевное равновесие, просчитывать вперед, что для меня выгоднее всего. Суть вещей нельзя понять без напряжения, но долго сохранять напряжение без расслабления невозможно.

— Извините, мне тут письмо подложили. Хотелось бы знать, как вы намерены реагировать.

Зав достал очки в металлической оправе, которыми недавно обзавелся (он страдал дальнозоркостью), и внимательно прочитал письмо. На его лице мелькнула насмешка: «Ага! Заметила!»

— А как мне реагировать? Думаю, это личное дело, — заявил он, разглядывая мой костюм — цветную блузку из полиэстера и облегающую темно-синюю юбку, — который дополняла длинная позолоченная цепочка. То же самое на мне было вчера, позавчера и позапозавчера.

— Возможно. Но личные дела влияют на обстановку в офисе.

— Неужели?

— Какие есть доказательства, что я произвожу шум и кому-то мешаю?

— Доказательства?

Зав растерянно посмотрел туда, где стоял мой стол, на котором возвышались горы бумаг. Рядом место Кикуко Камэи. Уставившись в монитор, она самозабвенно стучала по клавиатуре. В прошлом году в компании прошла реорганизация, и в отделе всем старшим менеджерам поставили компьютеры. Мне, как замзаву, разумеется, тоже. Камэи — рядовая сотрудница, ей компьютер не достался, но она притащила из дома ноутбук и сидит за ним, воображая о себе невесть что. Все время приходит в разных нарядах. Как-то один из наших сказал мне:

— Почему бы тебе, как Камэи, не надевать каждый день что-нибудь новенькое? Для всех будет удовольствие.

Я его тут же отшила:

— А зарплату, чтобы я каждый день переодевалась, ты мне будешь платить?

Он тут же отвязался.

— Камэи-сан, извините, что отрываю. Можно вас на минутку?

Камэи обернулась, изменилась в лице и поспешила к нам, стуча шпильками по полу. Сидевшие за столами, как по команде, подняли головы и удивленно посмотрели в нашу сторону. Она специально так громко цокала, чтобы привлечь к себе внимание.

— Я вас слушаю, — пропела Камэи, переводя взгляд с меня на зава.

Мне тридцать семь, ей тридцать два. Разница в пять лет. Камэи повезло — приняли в фирму под новый закон о равных условиях найма для мужчин и женщин. Самонадеянности ей не занимать — как же, окончила Тодай, юридический факультет. Одевается броско; говорят, тратит на одежду больше половины зарплаты. Живет с родителями, папаша — крупный чиновник, здравствует, так что они могут позволить себе жить на широкую ногу. А у меня мать — домохозяйка, мне приходится работать за отца, на мне все хозяйство. Откуда деньги на наряды?

— Я вот что хочу спросить. Сато-сан производит много шума? Мешает вам? Вопрос неожиданный, понимаю, но вы с ней рядом сидите. Поэтому я вас и спрашиваю, — с невинным видом обратился зав к Камэи. Письмо, которое я ему дала, он показывать не стал.

Камэи посмотрела на меня и, набрав в грудь воздуха, сказала:

— Я тоже все время печатаю на компьютере и, наверное, кому-нибудь мешаю. Когда целиком уходишь в работу, ничего не замечаешь.

— Мы сейчас не о вас говорим, а о Сато-сан.

— Ой! — Камэи сделала вид, что смешалась, но под этой маской я разглядела раздражение и злость. — Как сказать… Сато-сан всегда затыкает уши, поэтому иногда может не замечать шума. К примеру, когда ставит чашку с кофе на блюдце, шуршит бумагами или выдвигает-задвигает ящики. Но это так, ничего серьезного. Я имею в виду, вы спросили, а я ответила. — И она тихо добавила, обращаясь уже ко мне: — Извините.

— То есть вы хотите сказать, что Сато-сан следовало бы обратить на это внимание?

— Нет-нет. Я вовсе даже… — Камэи поспешила дать задний ход. — Поэтому я и сказала: я же рядом сижу… вы спросили, значит, я должна ответить. Вот и все. Не стоит делать из этого проблему.

Зав повернулся ко мне:

— Ну как? Вопрос исчерпан?

Он всегда так. Никогда не станет разбираться в проблеме как начальник, а тут же переложит ее на кого-то другого. Камэи, скроив недовольную мину, обратилась к заву:

— А почему вы меня вызвали? Какое я имею к этому отношение? Ничего не понимаю.

— Это же ты написала! — еле сдерживаясь, крикнула я.

Камэи недоуменно поджала губки, словно говоря: «О чем это вы?» Она большая мастерица строить из себя дурочку. Зав обернулся ко мне и поднял руку, призывая успокоиться.

— Здесь вопрос личного восприятия. Будем считать, что это написал чересчур эмоциональный человек. И все. Не будем раздувать из мухи слона.

Зав снял трубку телефона и с деловым видом, будто вспомнил что-то срочное, стал набирать чей-то внутренний номер.

Камэи, притворяясь, что до нее не доходит смысл происходящего, опустив голову вернулась за свой стол. Меня мутило от одной мысли, что снова придется сидеть с ней рядом, и я направилась в отгороженный закуток, где мы готовили чай или кофе.