Книга Кто скрывается за тьмой?, страница 19 – Герда Куинн

Её вывели в центр зала. Она еле стояла. Макияж размыт. В глазах — боль и унижение.

Альфред начал говорить: о семье, об ответственности, о будущем.

И потом — кольцо.

Все ахнули. Гости аплодировали. Старсы вошли. Молодёжь визжала от восторга.

А она?

Она стояла и молча умирала.

Он надел кольцо. Он поцеловал её. На людях — жадно, демонстративно. Поцелуй, который должен был стереть всё — но только подлил масла в огонь.

Внутри она кричала.

Он прошептал:

— Всё. Теперь клан — отстал. Мы убили двух зайцев. Можешь пойти к друзьям.

Он поцеловал её в шею. В то самое место, где билось её сердце.

Но сердце билось не от любви.

А от страха.

От ужаса быть запертой в ловушке, из которой нельзя выйти

Она вышла в сад, за угол, туда, где фонари теряли силу и начиналась тень.

Платье цеплялось за ветки, камешки больно впивались в босоножки, но Джессика не чувствовалани боли, ни холода.

Она просто шла.

Подальше от музыки, от аплодисментов, от их радости, от фальшивых слов и поцелуев.

Когда оказалась одна, всё вырвалось наружу. Беззвучно. Только дыхание сбивалось, как у зверя в клетке.

Руки дрожали. Сердце в груди колотилось, как в последний раз.

Где-то глубоко внутри был крик, но он не вырывался наружу — только сжимал горло, как верёвка.

Она присела на каменную скамью и закрыла лицо руками.

Папа… папочка… если ты меня слышишь… пожалуйста… помоги…

Слёзы текли по щекам — горячие, униженные.

Почему тебя нет рядом? Почему я здесь одна, среди этих волков? Почему никто не видит, как мне страшно?

Если бы он был жив…

Она представляла это с пугающей чёткостью:

Он бы вёл её под руку. Никто бы не осмелился прикоснуться к ней грязным взглядом. Она не была бы вещью, разменной монетой.

Он бы остановил всё это, посмеялся бы над нелепым кольцом и поцелуем под вспышки.

Он бы защитил её — так, как никто другой не умеет.

И, может быть… просто может быть… она бы снова научилась смеяться.

Но теперь — была тьма. И она в ней.

Слабая. Жалкая. Одинокая.

— Папа, если ты слышишь… хоть знак мне подай. Хоть что-то. Я не справляюсь…

Ветер налетел резко, будто кто-то прошёл рядом.

Огонёк одного из фонарей за её спиной мигнул. Потом второй.

Она замерла, резко обернувшись.

Пусто.

Но воздух… изменился. Он стал плотнее, как перед грозой.

И она услышала.

Едва различимый, далёкий, будто из сна, но — родной.

"Держись. Ещё немного. Я рядом."

Она вскрикнула — не от страха, а от боли, как ребёнок, которого обняли в самый уязвимый момент.

Слёзы хлынули с новой силой. Она сжала руки в кулаки.

«Я не дам им победить. Папа, я попробую. Ради тебя…»

Из сада вышла не девочка в алом платье.

А хрупкая, но сломанная воительница, готовая сдерживать боль, потому что другого выхода у неё не было.

Но глубоко внутри, где трепетало её сердце, засела новая мысль:

Это только начало.

И она знала — тень, что наблюдала за ней в холле — вернётся.

Назревал настоящий конфликт, и Альфреду пришлось ненадолго оставить Джессику одну. К счастью, она была в окружении друзей — смеющихся, беззаботных, поглощённых вечеринкой. Но его мысли не отпускали тяжелое предчувствие.

Он без стука вошёл в кабинет. Массивная дверь глухо захлопнулась за его спиной. Воздух в помещении будто сгустился — сухой, насыщенный сигарным дымом и чужими мыслями.

Старейшины уже ждали его. Четверо мужчин и одна женщина — сдержанные, как скальные глыбы, в одинаковых тёмных костюмах. У каждого — острые черты лица, холодный взгляд. Самым молчаливым был Дилан: высокий, с серебристыми волосами, его глаза сверкали, как лёд под солнцем. Рядом — сгорбленный Алекс, всё время теребивший серебряную булавку на лацкане. Леди Агата, единственная женщина, источала чересчур сладкий почти тошнотворный аромат сирени и смерти. Остальные двое — братья-близнецы, говорили редко, но одновременно.