Онлайн книга «Антихрист»
|
Фергюс, широко улыбаясь, пожал протянутую руку. – Могу объяснить это совпадение в математических формулах, если у тебя есть пара свободных часов. – Можешь, конечно, расписать мне это в формулах, но для меня оно все равно останется загадкой. И я уверен, для тебя – тоже. Не преставая улыбаться, Фергюс вскинул брови, затем втянул голову в плечи – утро выдалось холодным. – Значит, ты по-прежнему приходишь сюда каждый день. Привычка длиною в вечность. – Бывают места и похуже. Фергюс бросил взгляд на гладкую поверхность, где плавали тонкие, в лист бумаги толщиной, льдинки, на морозную траву, на изумительно красивые, одетые инеем деревья. Он вдохнул чистый, колючий от холода воздух, прислушался к пению птицы. Да, бывают места и похуже. – Эван, мне нужно с тобой поговорить. Фреер рассыпал еще горсть зерна. Утки поуспокоились: корма хватало на всех, им не нужно было толпиться. Его всегда было достаточно – но они никогда об этом не помнили. Фреер, не поднимая глаз от уток, ответил своим певучим голосом: – И кажется, я знаю почему. Фергюс удивился. Он засунул руки поглубже в карманы пиджака и стал ждать продолжения. – Ты как-то пришел ко мне летом и рассказал о ребенке, который еще не родился. – Да. – У тебя было предчувствие, касающееся этого ребенка, верно? – Фреер бросил уткам еще корма. Фергюс кивнул. Высоко над ними, тревожа тишину неба над Гайд-парком, пролетел вертолет дорожной полиции. – Не у одного тебя, – сказал священник. – Другие источники также сообщают о чем-то подобном. – Надежные? – спросил Фергюс. – Включая Ватикан, – тихо ответил Фреер. – Многие высокопоставленные служители церкви в разных странах обеспокоены тем, что их прихожан тревожат сны и видения – всегда одни и те же сны и видения. – На рубеже тысячелетий всегда активизируются всякого рода безумцы. – Значит, ты безумец, Фергюс? – Фреер посмотрел на ученого с саркастической улыбкой. – А ты как думаешь? Фреер оставил вопрос без внимания. – Посмотри на этих уток. Что ты видишь? Фергюс едва удержался от того, чтобы сказать: «Оладьи, зеленый лук, нарезанные огурцы, соус „хойзин“». Однако время для шуток было неподходящее. Он внимательно посмотрел на уток: одни – окольцованные, другие – без отметок, просто прибившиеся. Что имеет в виду Фреер? Наконец он сказал: – Невинность? Или какую-нибудь систему в том, как они клюют корм? Зависимость от священника, каждый день дающего им пищу? – Почему ты не видишь просто уток? Фергюс улыбнулся: – Как ты думаешь, что видят утки, когда смотрят на нас? – Непредсказуемость. Я кормлю их, и это их успокаивает. Они меня знают. Я хожу сюда уже много лет, за это время сменилось несколько их поколений, но как только я попытаюсь дотронуться до одной из них, сделать что-либо, выходящее за рамки нормального, – вот что произойдет. Фреер присел, протянул руку к утке, и все они, хлопая крыльями и панически крякая, сорвались с места. Одни бросились к воде и поплыли, другие взлетели и тоже сели на воду. Фергюс все еще не понимал, что хочет сказать ему священник. – Выживание? Они воспринимают спокойно только то, что знакомо? – Да, то, что знакомо. В их сознании существуют границы, демаркационные линии между тем, что знакомо и что нет. Если я пересекаю такую линию, сделав что-нибудь необычное, они пугаются и улетают. Для них это способ выживания, как и для большинства остальных представителей животного мира: бегство от опасности. Почему мы не поступаем подобным образом, Фергюс? – Потому что мы находимся на вершине пищевой цепи. У нас больше нет таких реакций – мы лишились их в процессе эволюции. Мы боремся за свою территорию, защищаем свой угол. Это был не тот ответ, которого ждал Фреер. – Почувствовав угрозу, эти утки могут улететь в другую часть пруда. Или к другому пруду. Единственное время, когда они теряют мобильность, – это когда они растят утят; в остальное время они могут избежать встречи с тем, что им угрожает. – Он перевернул сумку и высыпал остатки корма на землю. – Проведи аналогию между прудом и нашей планетой, и ты поймешь, почему люди находятся в другой ситуации. У нас нет другой планеты, на которую мы можем улететь. Мы вынуждены оставаться на месте и встречать то, что нам угрожает. Фреер не спеша повернулся и пошел от пруда. Фергюс держался рядом. – Я верю в непорочное зачатие. Ты веришь в то, что Иисус был доставлен на Землю пришельцами. Это нормально, Фергюс, я никогда с тобой по этому поводу не спорил – потому что мы оба верим. Мы верим, что родился человек – или прибыл пришелец из космоса, – воплощающий собой добро. Верно? Фергюс поколебался. – В каком-то смысле да. На земле, освещенной ярким солнцем, искрился иней. Воздух был наполнен пением птиц. Они пели будто последний раз в жизни. Фреер некоторое время шел молча, затем сказал: – Так вот. Если ты в каком-то смысле можешь принять идею доброй силы, разве ты не можешь принять идею злой силы? – Летом я приходил к тебе и говорил об этом, – напомнил Фергюс. – Я помню. Но ты ведь ученый. – Это меня каким-либо образом ограничивает? – Я этого не говорю. Совсем нет, даже напротив. Просто ты рационален. Мозг современных ученых перегружен научными фактами. Это их багаж, из-за которого они не могут передвигаться достаточно быстро. И тебе нужно избавиться от него. Ты сможешь? Сумеешь осознать то, что не может быть объяснено с помощью науки – по крайней мере, пока? – Ты только дай мне камеру хранения достаточного размера – и дело в шляпе. Фреер улыбнулся: – Но ты будешь помнить о существовании этой камеры, на тебя будет влиять необходимость строить научные модели, ставить эксперименты, видеть лабораторное отражение жизни. Ты можешь по-настоящему освободить разум от этих оков? – Религия спрашивает: почему? Наука спрашивает: почему? Я не думаю, что между наукой и религией существует такая большая пропасть, Эван. Я считаю, что вопрос о том, как появился на Земле Иисус и кто он на самом деле был, не имеет ровно никакого значения. Важно то, что он сделал, что оставил нам. Важно его влияние, харизма. Он обладал силой, в которую верили люди – и верят поныне. – И поступали согласно своей вере. – Да, и до сих пор поступают. Что ты знаешь, Эван? Скажи мне. Фреер прошел еще несколько шагов, затем остановился. – Сейчас по всему миру возносится много молитв. В плохих местах. Плохие молитвы. |