Онлайн книга «Возлюбленная»
Не возвращайте меня обратно, подумала она. Пожалуйста, не возвращайте меня обратно, в это вот тело. Спасите ребенка, но дайте уйти мне. Не хочу больше никакой боли. С шеи санитара, нащупывающего ее пульс, свешивался стетоскоп. Полицейский одной рукой держал прижатой к ее носу и рту кислородную маску, а другой прижимал толстый кусок бинта к ее паху. Поперек ее груди, вздувавшегося живота и верхней части правой ноги, на которой краснело пятно, лежали полоски марли. Из раны в ее боку сбегали на подстилку под ней ручейки крови. – Становится слабее, – спокойно сказал санитар. – Она уходит от нас. «И никакой боли, – подумала она. – Это было бы лучше всего». Полицейский ослабил давление, теплая красная струйка брызнула на его рукав. В испуге он снова прижал руку. Санитар прислушался к биению ее сердца и положил на рану еще один кусочек марли. – Как случилось, что она так долго оставалась в доме? Ведь два часа назад мы приезжали за обгоревшей женщиной, – поинтересовался он. – Да не сообразили, что кто-то еще мог быть в доме, пока я не обшарил его, – отозвался полицейский. – Обгоревшая женщина была в слишком тяжелом состоянии, чтобы много говорить… она лежала у основания лестницы. Что-то сжало ее, и ее глаза на мгновение открылись, уставившись на полицейского бессмысленно и невидяще, словно глаза рыбы со сковородки. Полицейский слабо улыбнулся: – Все хорошо, дорогая, с вами непременно все будет хорошо. – Да, она еще борется. Еще одно сжатие, потом еще, гораздо свирепее, и внезапно между ее ног полилась вода. Автомобиль накренился. – Ведро. Поставьте под нее ведро, – сказал санитар, не отрывая глаз от своих часов. Он наклонился вперед и просунул голову через переборку, отделяющую от них водителя. – Схватки каждые три минуты, воды уже отходят. – Я делаю все, что могу. Санитар снова пощупал пульс, и волнение передалось ему, поскольку пульса не было. Ее глаза были закрыты, а лицо стало цвета мела. «Уходит, – подумал он. – Она уходит от нас». «Скорая помощь» замедлила ход и остановилась. Сквозь раскрывшиеся задние двери показалась уже дожидавшаяся их тележка на колесиках. Она внимательно наблюдала, как они выдвигают ее тело, перекладывают на тележку, а сама так и оставалась над ними, плавая там, словно в теплом пруду. Тем временем они катили ее тело через двери в бледно-зеленую приемную больницы. – Раны от ударов холодным оружием, – сказал главный врач. – Некоторые глубокие, с сильным внутренним кровотечением. Ей необходимо перелить как минимум литра три с половиной. – У нас есть только литр группы 0 с отрицательным резусом, – сказала медсестра. – И это все? – Он отошел от тележки, пересекая комнату в сопровождении медсестры. – Она не выдержит. В таком состоянии. Свяжитесь с Лондоном и добудьте немного крови. Ее могут привезти «скорая помощь» или полицейские. Введите этот литр немедленно и подсоедините ее к капельнице с пятипроцентным раствором декстрозы. В открывшуюся дверь вбежал мужчина. Поверх его рубашки и теннисных шорт была накинута белая куртка. Он смотрел на ее бледное холодное тело широко открытыми глазами, пытаясь постичь сразу все. Он осторожно приподнял окровавленный бинт, лежавший на ее паху, и кровь снова забила оттуда струей. Он кивнул сиделке, чтобы та подержала бинт, пока он исследовал влагалище. – Утробный плод, – сказал он спокойно, словно читая запись из блокнота. – Ребенок преждевременный, крошечный. Утробный плод, то есть ребенок лежит вперед не головой, а задом, плотно сжатый ее тазом. Шейка матки расширена на четыре пальца. – Он приставил стетоскоп для плода к ее матке и прислушался. – Ребенок жив. Плацента сзади. Лезвие может и не пройти, но мы не можем рисковать. Мы проведем полную лапаротомию немедленно. Ей очень недостает крови… ей необходимо по меньшей мере три с половиной литра, прежде чем делать анестезию. – Нет у нас крови, – сказал главный врач. – Всего литр. Пытаемся раздобыть еще немного. – Тогда анестезия убьет ее. – Значит, и ребенка тоже. – Мы можем перекинуться словечком наедине? Она внимательно наблюдала сверху, как профессиональный акушер и главный врач вышли в коридор и закрыли за собой дверь. – Я не думаю, что мы будем в состоянии спасти их обоих, – сказал акушер. – Что это означает? – Мы должны принять решение. Выбирать между ними. – Либо мать, либо ребенок? – Да. Главный врач покачал головой: – В какой же момент? – Немедленно. Если вы хотите, чтобы эта женщина осталась жива, нам придется ликвидировать ребенка. – Мы не можем этого сделать! – Если мы будем принимать роды, то у матери восемьдесят шансов из ста умереть. Вы хотите взять это на свою совесть? – А вы чего хотите? Их глаза встретились, и каждый понимал, о чем думает другой. Она, по всей вероятности, уже слишком далеко. Вот пускай себе и уходит. Дадим ей уйти и спасем ребенка. Но они знали, что у них нет полномочий принимать такое решение. – Вызовите дежурного анестезиолога, – сказал акушер. Сначала появился задик ребенка в пленке и в крови. Главный врач закрепил пуповину, а акушерка отсосала слизь у младенца изо рта. – Выглядит здоровой и нормальной, – сказал акушер. – Кажется, потеря матерью крови на младенца не повлияла. Два поверхностных пореза от ударов холодным оружием надо будет зашить. – Он показал на глубокие порезы на левой стороне животика младенца и на его правом бедре, а потом посмотрел в огромный разрез в животе матери. – Еще зажимы. И тампон. Она стала понимать, что кровотечение прекратилось и то, что было там, внутри, стало темно-синим. Ее тело затрепетало, а лицо меняло цвет, становясь из красновато-коричневого густо-багровым. Хирург посмотрел на анестезиолога, и тот пожал плечами. Багрянец стал блекнуть, превращаясь в синевато-серый цвет, и зрачки ее глаз сильно расширились. Еще переливание крови. Нужен еще литр. Но было поздно. Люди, стоявшие над ней в зеленых халатах и масках, смотрели на уровень жидкости в стеклянной бутылочке, наблюдая, как он опускается в красные резиновые трубочки, ведущие к ее венам. Стрелка кровяного давления упала до мертвой точки и дважды колыхнулась. Впечатление было такое, будто люди в комнате могли ощущать, как из нее ускользает жизнь. «Свобода, – подумала она. – Теперь свобода. И больше никакой боли». Темнота сомкнулась вокруг нее, мягкая теплая темнота, как в летний вечер. Все превратилось в длинный темный туннель с крошечными булавочками света в конце. Свет притягивал ее, становился все ярче, теплее, все золотистее, наполняя ее пылким ощущением радости и любви. Она вытянула руки, и теперь свет ослеплял ее, а она улыбалась и смеялась, как дитя. Но потом возникла тяга холодного воздуха, и она почувствовала, что скользит назад, почувствовала, как что-то тянет ее назад и вниз. |