Книга Игла, страница 156 – Елена Кондрацкая

— Ты сможешь меня простить? У нас... скажи, у нас всё в порядке? — прилетело ей в спину. Игла остановилась у выхода и устало прислонилась плечом к дверному косяку. Так странно, что сейчас, когда она голая и истерзанная стояла перед ним, Светозар спрашивал её о таком. О себе. Так странно, что ей пришлось пережить боль и тяжесть тела незнакомца, чтобы понять, что она совсем не знала того, кто был ей ближе всего. Она оглянулась.

— Я не брошу тебя, просто не смогу, ведь это я втянула тебя в эту историю, не дала тебе уйти. — Игла слабо улыбнулась, стараясь выглядеть сильнее, чем была на самом деле. — Но нет больше никаких нас.

***

Купальни, как их называл Мяун, представляли собой пятёрку крошечных молочно-голубых озёр, наполненных обжигающе горячей водой. Она испускала лёгкое, туманное сияние и, если верить Мяуну, обладала целительными чарами. Игла действительно чувствовала здесь магию, тонкую, убаюкивающе спокойную, удивительно неуместную для мрачного, полного страха Тёмного Леса. Тишина была осторожной. Пар стелился над гладью источников,как сонное дыхание в холодную пору.

Игла стояла на краю, босиком на гладком камне. Одежд больше не было — они сгорели в пламени печи. Одежды, что помнили чужие руки, чужой запах, которые она хотела забыть. Ветер унёс дым и развеял по Тёмному Лесу, вплетая в его канву очередной кошмар. Но с тела... с тела ветру не унести памяти.

Она вошла в воду медленно, несмело. Не как та, что хочет окунуться, а как та, кто не знает — всплывёт ли обратно.

Горячая вода обняла лодыжки, бедра, живот. Вода жгла покрытую мурашками кожу, будто пыталась выжечь боль. В груди что-то дрогнуло, но не из стыда — его не было. Не было ничего, кроме воды.

Игла села, позволив воде укрыть плечи и начала тереть руки, ноги, грудь, живот — везде, где помнила прикосновения. Руки двигались резко, грубо, не щадя нежную кожу. До красноты. До онемения. Будто если тереть достаточно сильно, тело снова будет принадлежать ей.

«Не я. Не я. Не моя память. Не мой страх».

Мысли хлестали её ударами, от которых невозможно защититься. Она стирала их, как грязь с кожи, но они возвращались.

Она не плакала. Даже когда пальцы соскользнули и ударились о камень. Даже когда кожа на плечах стала алой. Слёзы стали бы признанием: случилось страшное, случилось то, с чем она боялась не справиться. Непоправимое.

«Я — не разбита. Я — не сломана. Я — жива. Я — в порядке».

Игла замерла. Вода отражала её лицо, белое, как кость. Она смотрела на отражение долго и не узнавала себя. Она не казалась себе ни сломленной, ни сильной — она просто стала другой. Незнакомой. На Иглу одновременно смотрели двое: испуганная девочка, которая отчаянно искала защиты, и уставшая женщина, которая несла во взгляде печать жизненных тягот и которыми не привыкла делиться. Кем из них была Игла? Кем стала? И кем станет?

Она выдохнула. Медленно. Тихо. Опустилась ниже, позволяя воде принять груз печалей, которые несло в себе тело. Игла погрузилась с головой и опустилась на каменное дно. В ушах зашумело, заглушая мысли, которых Игла хотела избежать. Воздух белыми пузырями вырывался из лёгких, лопаясь и исчезая на поверхности воды. Она не кричала, не плакала, просто лежала, позволяя горячей воде сделать своё дело, избавить не только от ощущений чужих рук на коже, но и от памяти о них. Когда воздух закончился, Игла продолжилалежать, до тех пор, пока не вспыхнули внутренности, не забилось набатом сердце, напоминая, что она всё ещё жива. Напоминая, что она хочет жить. И сломленной быть не желает. Игла вынырнула, громко вдохнула и закашлялась, стирая воду с лица. Пусть Баян завладел её телом. Пусть. Она не стала принадлежать ему. Она не принадлежала никому. И когда раны её пройдут, когда ничего не будет напоминать ей о прошлом, всё это превратится лишь в далёкий, подёрнутый дымкой ночной кошмар, который ничего не будет значить. Ей нечего бояться и не о чем жалеть.