Книга Горыныч 3.0. Инициация, страница 73 – Милисса Романец, Кицунэ Миято

Когда очнулась, вокруг уже суетилась соседка, бабушка Маша, у которой Юля иногда пережидала самые громкие скандалы, скорая и милиция. Рядом — бледная заплаканная мама, в глазах которой горела решимость. Самым сюрреалистичным показалось то, что к своим страшным, наливающимся на белой коже синякам мама прикладывала ту самую купленную по акции рыбу. Отца забрали, но после поместили в Богданово, — в психушку. То ли не смогли ничего доказать, то ли он сам что-то наплёл, чтобы избежать тюрьмы, — Юля не вникала, — но все знали, что долго там не держат.

Мама была сама не своя. Ночами плакала в подушку, а днём пыталась казаться весёлой. Всё это угнетало. Да ещё и одноклассницы «заклятые подружки» Стелла с Изольдой откуда-то прознали про психушку и растрезвонили по школе, что её отец шизофреник. В классе они были заводилами и Юлю сильно не любили, всегда старались как-то задеть. Насмехались из-за мешковатой одежды или её кнопочного телефона, говорили гадости и постоянно по-мелкому пакостили. Учились они так себе, курили с седьмого-восьмого класса, ярко красились — из-за чего считались очень красивыми, гуляли с мальчиками постарше, довольно откровенно одевались и были такими стервозными, что все остальные их боялись и поддакивали, стараясь угодить, чтобы не попасть под раздачу. Мама говорила, что всегда во всех классах есть подобные «альфа-самки», которым надо всех «подмять под себя». Что самодостаточным людям такого не нужно. И что они, скорее всего, после девятого уйдут в ПТУ, выскочат замуж за «папиков» или будут гулять, покане «поистреплются», но в любом случае, что после школы они будут вращаться на совершенно разных орбитах. Что они вроде мелких собачонок, которые только и могут, что злобно громко гавкать, попросту завидуя всем и каждому и пытаясь возвыситься за чужой счёт. И что если не обращать на них внимания, им надоест и они отстанут. Это немного утешало, но игнорировать получалось с трудом. И из-за них Юля удалила все соцсети, где её пытались травить. В общем-то, друзей ни реальных, ни виртуальных у неё не было.

Стелла подошла к ней в школе и заявила, что с «психической» в классе не будут разговаривать, чтобы не заразиться от неё шизофренией. Дебилизмом Стеллы никто заразиться, видимо, не боялся.

В день, когда отец должен был вернуться, они и уехали. Не сказать, чтобы Юля совсем не догадывалась, зачем они берут столько вещей, чтобы «проведать бабушку», но когда всё выяснилось, даже была рада, что всё так сложилось и больше мерзких одноклассниц она не увидит. Появилась даже робкая надежда, что в новом классе всё будет иначе.

Раньше бабушка редко, но приезжала к ним в Псков сама и бывала совсем недолго: всего пару часов, чтобы успеть на автобус обратно в Себеж. В самом городке, где когда-то родилась мама, Юля до этого не бывала ни с родителями, ни одна. Кажется, когда однажды мама заикнулась о чём-то подобном, то отец устроил истерику на тему «её бывших, которые там живут». Летом Юлю отправляли на месяц в детские лагеря или площадки, а потом просто оставляли дома и она запоями смотрела аниме и всякие сериалы.

Оказалось, что бабушка живёт даже не в самом Себеже, а в деревеньке Ульяновщина, расположенной на берегу Себежского озера. Маленький частный дом, большую часть которого занимала печь. Кухня и две комнаты — побольше и поменьше. В маленькой бабушка спала сама, а они с мамой остановились в большой, спали вдвоём на слегка продавленной раскладной софе времён маминой молодости. В той же комнате стояли и обеденный стол, и старенький шифоньер, и тумба с телевизором раза в два старше самой Юли. Туалет на улице, к которому нужно было бежать через огород. Баня, где можно помыться — в небольших сенях, пристроенных к дому, а ещё к ней был подведён водопровод — мама была удивлена, и бабушка сказала, что помогли соседи, которые подводили к себе и сделали ей тоже. Водопроводпоходил на миниатюрную колонку: там тоже был рычаг, которым нужно было подкачать, чтобы полилась вода. Мама сказала, что это всё равно лучше, чем таскать флягами на специальной тачке за тридевять земель. Мол, так всё с водой обстояло в её детстве. Из бани бабушка таскала воду в дом, чтобы умываться, мыть руки или посуду. Канализации не было: под умывальником за занавеской стояло помойное ведро, из которого грязную воду сливали в огород.