Книга Измена. Серебряная Принцесса, страница 113 – Стеффи Ли, Чинара

Констанция удивленно отрывает глаза от книги и поворачивает голову в мою сторону. Предпринимает попытку подняться и что-то спросить, но я не даю ей такого права.

Молниеносно преодолеваю разделяющее нас расстояние и кидаю в нее конверт. Из него веером выскакивают фотографии, взлетают в воздух и падают к ногам той, кого я все это время считала своей мачехой.

Обида и едкая боль клокочет внутри меня.

— Объяснишь? — гневно говорю я, и лицо Констанции бледнеет.

Андрей однажды рассказывал, что воспроизводит в своей голове новый фильм до тех пор, пока не видит каждую малейшую деталь, пока полностью не остается доволен полученным результатом.

Вот и я теперь прокручиваю в голове эту сцену не менее десяти раз и до последнего верю, будто именно так и поступлю. Однако, стоит открыть дверь и войти в прихожую, как бравада затухает и перетекает в нечто совершенно иное.

Сознание до сих пор пребывает в некоем мутном пограничье, не сумевшем ни полностью отринуть старую кожу, ни принять новую правду.

Я все еще качаюсь на маятнике. Размышляю и пробую горький вкус реальности. Вкус настолько силен, что разъедает все твои привычки и понятия о правильности.

Переступив порог родного дома, ощущаю дикую усталость. Она валит с ног. И я, как вор, поднимаюсь к себе в комнату, не желая никого видеть.

Спустя полчаса, умывшись и переодевшись в пижаму, валяюсь на кровати, как в дверь моей комнаты раздается негромкий стук. Он заставляет вздрогнуть и нервно посмотреть в сторону двери.

— Кто там? — спрашиваю, прекрасно зная ответ.

— Ты не голодна? — раздается голос Констанции. — Мы с твоим отцом собираемся ужинать. Я пришла спросить, стоит ли нам тебя ждать?

— Нет. — спешно отвечаю, а сердце в груди так и порывает вырваться.

Меня одолевает странное желание вскочить с кровати, подбежать к двери, резко ее распахнуть и просто посмотреть на Констанцию. В ее глаза. Проникнуть в ее мысли. Узнать, какая она на самом деле. Увидеть ее совершенно новым взглядом, не искривленным, не тем, который мастерски был мне навязан.

— Хорошо, я ему передам.Отдыхай. — первый раз я улавливаю правду. И она ранит. Ранит, так как в ее голосе нет того холода или безразличия, который я так привыкла отчетливо различать. Он звучит ровно и спокойно, без морозных игл, а ведь они столь навязчиво чудились мне в каждой ее фразе.

Откидываясь на подушку, закрываю глаза и стараюсь вспомнить наше с ней знакомство. То первое общение, когда она только-только въехала в наш дом. Они не отмечали с отцом свадьбу, и я никогда не спрашивала, чья это была инициатива — пойти в загс и тихо расписаться, никого при этом не позвав. Точнее, папа звал меня, но мы с бабушкой сразу ему сказали, что на подобное он может даже не рассчитывать.

Я намеревалась избегать и игнорировать мачеху, чтобы не обидеть маму, которая, наверняка, горевала, наблюдая, как отец нашел себе другую. К тому же — ее родственницу. Ба всегда с особой желчью делала на этом акцент. Говорила, что у Констанции отсутствуют элементарные понятия стыда. И тут же высокомерно добавляла: «Хотя, куда ей, с ее-то деревенским воспитанием…»

И сейчас я не могу не поразиться тому, насколько лицемерной личностью является Зинаида Львовна… Она же знала… Знает! И все равно так себя вела! Но все же мне невдомек, зачем она настраивала меня против мачехи. Зачем? Ведь ее дочь ушла в другой мир. Так что это ей давало? В чем выгода? Она же ничего с этого не получала…