Книга Измена. Серебряная Принцесса, страница 4 – Стеффи Ли, Чинара

И никто никогда не увидит мои слёзы. Я хочу выплакатьих все. Все, что существуют во мне. Навсегда отдать их грозе и заледенеть в том месте, где кровоточит сильнее всего. Я горю в агонии чужого предательства и не могу никак понять, как?!

Как два таких близких человека могли поступить со мной таким образом?

Почему?! За что? Неужели я заслужила подобное?

Уля уходит из сердца на удивление быстро. Ее образ стирается, забрав с собой красный. Этот цвет меркнет. Становится цветом лжи. Обмана. Лицемерия и подлости. Оказывается, я ненавижу красный. Не переношу его с этого самого дня.

А онвсе ещё сидит глубоко-глубоко внутри меня. Время идет тик-так, тик-так. Я промокаю насквозь. Одежда прилипает к телу. Холод пробегается по коже, царапает острыми когтями. Зубы нещадно дрожат, но как бы я не кричала:

— Ненавижу тебя! Ненавижу! Предатель! Предатель! Уйди, ненавижу тебя!

Он все ещё тянет ко мне руки. Смотрит, не отрываясь, серо-синей пропастью своих глаз. Молчит. Но никак не желает отпустить и исчезнуть среди бесчисленных капель дождя.

Безвольной куклой опускаюсь на землю. Зонтик ускользает из рук. Мир перед глазами начинает кружиться.

А через минуту сквозь мутную пелену я улавливаю возникшее передо мной встревоженное лицо Николая. Он выглядит крайне взволнованным, и мне становится не по себе от мысли, что причиной его беспокойства являюсь я.

— Северина Вячеславовна, — растерянно говорит мужчина, — Зачем вы так? Что же вы. Давайте я вас подниму. Вот так, обопритесь на меня. Да, вот так, держитесь. Вы сказали, что отойдете всего на пару минут, а Вас все нет и нет. Нет и нет. Я ж шибко волноваться начал. И решил проверить, не случилось ли чего. Но как же так… Как же так… Ох, Северинушка Вячеславовна. Пойдёмте, пойдёмте, скорее. Вы совсем промокли. Надо поскорее домой. Вашему отцу это не понравится.

1. Наука, которая изучает влияние человеческих эмоций на мимику, называется физиогномикой.

И папе действительно не нравится.

Не нравится, что его дочь насквозь промокла и почти сразу же свалилась с температурой.

Я слышу его крики даже сейчас, лёжа под одеялом, за закрытой дверью своей полутемной комнаты. Они блуждают по всему дому. Въедаются в стены. В то время как угрозы всех уволить злобно скалятся, нависая над застывшей в испуге прислугой.

Пальцы нервно сжимают края одеяла. Тело объято жаром, окутавшим меня пылающими цепями. Я словно генерирую огонь каждой клеточкой.

Сознание путается, спотыкается и то и дело проваливается в пекло. Но отчетливо представляет все, что происходит в остальной части особняка.

Папа никогда не повышал на меня голос. Со мной он всегда ласков и заботлив. Но каждый раз, когда я наблюдаю за тем, как он кого-то отчитывает, испытываю непонятную тревогу и желание поскорее спрятаться. Он способен одним лишь словом расплющить любого, кто посмел его ослушаться.

Вот и сейчас, зажмурив глаза, на миг пытаюсь абстрагироваться. Но мне нельзя, нельзя проявлять малодушие. Нужно постараться встать и пойти к нему. Объяснить, что только я одна во всем виновата.

Вдруг он обвинит Николая. Вдруг решит его уволить. Этого нельзя допустить. Сколько себя помню именно Николай всегда возил меня в гимназию и вначале даже провожал до самых дверей. Он не просто водитель, он близкий для нашей семьи человек. Но папе, конечно, об этом не стоит говорить.