Книга Бракованная жена. Я украла дочь ярла, страница 86 – Анастасия Миллюр

— Почему ты сдался страже? Почему позволил себя схватить? — сорвался с моих губ вопрос, который, как я надеялась, мог хоть что-то изменить.

Но…

Хельтайн склонил голову на бок, и от его взгляда мне сделалось не по себе.

— Сопротивляйся я аресту,и добавил бы себе лишних хлопот. Ты правда думаешь, что эта клетка меня удержит? — он усмехнулся и покачал головой. А потом в один миг оказался прямо у железных прутьев и, прожигая меня взглядом насквозь, вкрадчиво произнес: — Да, и как я мог просто уйти, не забрав с собой то, что принадлежит мне?

Принадлежит…

Меня бросило в холод, потом в жар, и чистейшая ярость пронеслась пожаром по моему телу.

Ублюдок!

— Ты не посмеешь, Хельтайн! Ты не украдешь мою дочь и не сделаешь ее рабыней! — зашипела я, готовая голыми руками разодрать прутья и выцарапать тритону глаза.

От его улыбки стало по-настоящему жутко.

— Посмотрим, матушка. Посмею ли я?

Это было уже слишком.

Предательство зияло в груди открытой раной и посылало волны боли по всему телу, припеченные яростью и страхом за дочь.

Я отшатнулась от него, готовая то ли броситься в драку, то ли разрыдаться.

Зачем?! Зачем он улыбался мне, подбадривал меня, был рядом, смешил и вытягивал из пучин отчаяния, когда в итоге собирался цинично толкнуть меня в могилу?! Почему я была такой дурой, что поверила ему?!

— Я ненавижу тебя, Хельтайн, — прошептала я, ощущая, как спазмы сдавливали горло. — Ненавижу.

И не желая, чтобы Хель увидел мои позорные слезы, я резко развернулась и бросилась прочь из темницы. Зрение туманилось, я несколько раз спотыкалась и чуть ли не падала, но продолжила бежать.

Даже не помню, как взлетела по ступеням и вылетела в открытую стражей дверь, но вдруг меня поймали за руку, и я резко обернулась.

Келленвайн стоял у стены, словно только и ждал моего появления. Он скользнул взглядом по моему лицу, и его глаза потемнели, а линия челюсти затвердела.

Он будет меня ругать за наивность? Будет говорить о том, что нельзя было доверять тритону? Будет всем своим видом показывать, что он был прав, а я ошибалась?!

Нет, уж! Увольте!

Дернувшись, я попыталась вырваться, но добилась лишь того, что меня каким-то образом прижали к стене, а захват на запястье лишь усилился.

Давя всхлип, я отвернулась, не желая смотреть на Келленвайна, пытаясь сохранить хоть остатки гордости, но он осторожно положил ладонь мне на щеку и заставил посмотреть на себя.

Ну, давай! Вываливай, все, что хотел сказать, и отпусти уже меня!

Я поджала дрожащие губы и вскинула подбородок.

— Чтоон сказал тебе? — спросил он необычайно мягко, успокаивающее поглаживая мою щеку большим пальцем.

Эта интонация влетела в ребра мчащимся на всей скорости грузовиком, к чертям собачьим сминая все мои попытки совладать со своими чувствами. Боль разверзлась в груди, как адская расщелина, и из глаз брызнули позорные слезы.

— Отпусти! — закричала я, давясь всхлипом.

Но вместо этого Келленвайн вдруг притянул меня к своей груди и крепко обнял, окутывая успокаивающим запахом мокрых камней и луговых трав. Сил сопротивляться у меня не осталось, и я, разрыдавшись, сама прижалась к нему, ища утешение там, где его не могло быть. Не должно было быть. Но оно пришло.

Тепло его тело и учащенное сердцебиение под моей щекой прокрались в душу целительной волной, немыслимым образом успокаивая все тревоги, что драли меня на куски.