Онлайн книга «Проклятие Айсмора»
|
— Плотницкому делу в большей или меньшей степени обучен каждый береговой. Смотри — не зря тут лиственница, — указал он на опоры вокруг. — Она любит воду, вода ласкает ее, упрочивает, и сваи будут стоять вечно. Воткни сосну… — поморщился, переложил весло в другую руку. — Сосна смолистая, но сырость не очень любит, сгниет быстрее, чем проживет одно поколение, — недовольно прицокнул языком, покачал головой, вся его хватка кричала о необходимости делать один раз и накрепко. — Ну, два, только на ремонт денег уйдет немерено. Деревья с побережья прочны, только сердцевина у них гнилая. Потому и разрушаются быстро, словно они уже давно умерли. Разве кап прекрасен, твердый, как камень, растущий вопреки всему. Он диво как хорош, только редко встречается, да и мал размером. Гаррику казалось, что есть и люди такие в Айсморе — вот эти вот черненькие. Черненькая Гейра молчала, то оглядываясь по сторонам, то глядя в темную, почти черную воду, словно задумавшись о своем. — На каждую вещь нужно свое дерево. В кедре не заведется моли, а гладкая липа не дает заноз и не выделяет смолу… — спохватился, что вряд ли это интересно девушке, немного покраснел, подытожил: — Мы привыкли делать, чтобы вещь служила долго и без ремонта. — Это же прекрасно! — словно очнулась Гейра. — Но… — У вас все иначе! Принято мастерить из рук вон, чтобы хватило ненадолго! Головой не думают, что та же плохо сделанная табуретка может сломаться и причинить вред. Табуретка была упомянута Гарриком не случайно. Это, можно сказать, был один из символов Айсмора. На табуретках сидели в жару под полотняными навесами, их выставляли за двери лавочники, проводя на них немало времени, на них чистили рыбу веселые рыбачки, даже на рынках часть продавцов торговала, сидя на табуретках. Широкие длинные скамьи подходили только для ратуши или для главной площади. Где собирались трое, там появлялись чай и табуретки. Они были всюду, и выражение: «Ты еще со своейтабуреткой приди», стало нарицательным. — Это и правда нехорошо, — слабым эхом отозвалась Гейра, опять, похоже, задумавшаяся о своем. О чем-то невеселом, судя по прикушенной нижней губе. — Ну вот. А когда мой начальник обвинил меня… — бывший стражник собрался с духом, стараясь сделать свой голос как можно более равнодушным, но получалось все одно сердито, — не в чем-либо, не в плохой работе, а в растранжиривании денег! Я ушел сам. Материал, мол, я мог и похуже брать, заказчик бы не заметил! Заплачено за добрую липу, а я, вишь ты, нахал этакий, из неё и сделал! А надо было сорт взять похуже, с сучками, или вовсе ольху подсунуть. Сунулся в Гильдию… Эх, — махнул он рукой беззлобно. — Не вышло из меня настоящего плотника! Не могу я так. Работу надо делать хорошо или не делать вовсе. Наработался вдосталь, нахлебался упреков от водных… Ладно, рассчитались, хоть и не полностью. — Гаррик, ты очень хороший, — тихо сказала Гейра, отчего-то не поднимая головы. Букетик ирисов крутился в пальцах, словно наскучивший или позабытый. Он не знал, что хуже. — Тебе будет трудно жить, но ты все делаешь правильно. Так правильно, что… — Похож на безумца? — поторопился закончить за неё Гаррик, чтобы только не услышать подобных слов из этих уст. Миру за ними следовало оставаться нетронутым, как в песнях, пусть даже Гейра его не полюбит. |