Книга По осколкам, страница 47 – Кира Гофер

Я срываю его и, приподнявшись на локте, протягиваю Сатс:

— Держи. Вот наш обед. Или ужин. Мне все равно, за какую заботу о себе ты этопосчитаешь.

Берет. Сопит. Слышу, как стебелек перекатывается у нее между указательным и большим пальцем.

— И что мне с этим делать? Жевать, что ли?

— Да. Сначала преобразить, потом съесть. Учили?

Ее длинные волосы шуршат по куртке — кивает. Но не торопится. Она крутит этот несчастный колосок в руках так напряженно и неуверенно, что мне уже не понять, кого из них больше жалко. Но если она не изменит колосок, то не изменится сама.

Такое преображение — аварийный случай. Ничего хорошего, почти всегда лишь обманка, да еще и невкусно. Но позволяет не умереть до нормальной пищи. По собственному опыту скажу, что лучше улитку съесть, чем что-то преображенное. Да и преображается далеко не все. Меня когда-то учили искать подходящее. Мне казалось, что я все нашла быстро и удачно. Не знаю, смеялся ли тогда про себя мой Мастер, когда показывал, что и как преображается из мною натасканного. Я сейчас не смеюсь. Я жду решения поставленной задачки.

Сатс отошла на несколько шагов. То ли боится опозориться под самым боком и хочет потом тихонько взять еще один колосок, то ли…

Хлопок! — и меня окатывает волной жара.

Значит, замахнулась не только, чтобы изменить, но и тепловую обработку попробовала задать сразу. Интересно будет посмотреть, что у нее…

— А есть еще?

Я поворачиваюсь к ней затылком и снова укладываюсь:

— Вокруг растет еще много. Сорви, не поленись.

На вершине нашего холма выстроились несколько узкоплечих пеньков. Торчат там, словно наблюдают. Еще несколько пеньков стоят слева, поодаль.

Кто-то все срубил, даже такие тонкие деревца. При этом не построил тут ни причальчика, ни скамейки. Значит, срубил и унес. А на что? На стройку или ради тепла?

Трогаю рукой траву у лица, прислушиваясь — что она мне скажет о своей цикличной судьбе?.. Нет, не бывает на этом осколке суровых зим, чтобы ей отмирать и возрождаться по весне. Не очень сильно они тут мерзнут, выходит. Но деревья же срубили.

Высунуться, что ли, за холм, посмотреть пенькам через плечи, что и кто там есть?

Интересно, кстати, а в изоляцию — это куда?..

И тут бухает так, что меня аж на бок переворачивает. В лицо бросается новая волна жара и дыма, едва глаза успеваю прикрыть.

Быстро стихает. Когда дым рассеивается,на склоне нашего холма вижу милейшую картину: сидит это чудо, из волос торчит сено, щеки перемазаны черным, а в хрустальных глазах застыл вопрос «Как же так? Ну как же так?!» Ноги ее вытянуты и широко раскинуты. Между ними дымится подозрительная кучка чего-то, похожего на комок глины, если бы кто-то додумался смешать ее с пучком травы.

На боку мне лежать тоже хорошо.

Подпираю голову рукой и внимательно наблюдаю за Сатс. Ох, не завидую я ей сейчас! Дело даже не в том, что я могла бы ее высмеять уже тем, что просто улыбнулась бы. Я не улыбаюсь.

Молчу. Когда самоуверенность разбивается, она это делает с таким грохотом, что сторонние голоса не слышны. Она переорет сама себя: разбитая — целую.

— Что ты мне дала? — верещит моя молодежь. — Если была бы пшеница, я получила бы хорошую булку. Температуру я повысила.

Она с преувеличенно деловым видом принимается вытаскивать из волос траву, попавшую в ее повышенную температуру.