Книга По осколкам, страница 7 – Кира Гофер

— Мы умрем, блуждая, но камень не найдем, — бурчит она и вздыхает так отчаянно, словно бы хотела сказать что-то другое, но сама поняла, что ей желаемого никогда не сказать.

Во мне просыпается что-то вроде сожаления, но я не могу определить — то ли к ней, то ли к камню, то ли к ее словам.

— Если ты хочешь, чтобы я тебя поняла, тебе стоит говорить о том, что тебя тревожит, а не швыряться от невысказанной злости чем подвернется. Иначе не будет никакого результата.

— Его и так нет.

— Уже есть, и он известен. Ты разрушила эту скалу на один камень.

Предсказуемо получаю в ответ реакцию сдавшегося, но пообещавшего не забыть:

— Нет, ты не понимаешь… Ла-адно, что у нас здесь? Уже выслушала?

Не так уж я ее не понимаю. Но вижу, что посидеть и откровенно поговорить лучше опять-таки не сейчас. На 15-ом я не знала, что тревожит моего Мастера. Здесь мы задержимся и все проясним. Я не буду доносить на нее еще и за то, что она смеет мне указывать и с меня спрашивать. У нее давно уже все правила нарушаются одно за другим.

— …далеко не ходить, — увлеченно брюзжит она. — Точно были, хоть я и не помню, кого тут меняла. И сейчас наверняка такой же будет. Они же шмыгают постоянно, только уйдешь, а как и не приходил… Ну, чего молчишь? Какой это?

Снова прислушиваюсь к миру и заодно вспоминаю карту. Это один из полуторатысячных, но мне не вспомнить точно последнюю цифру номера. У них у всех хороший набор: с одной стороны — скалы, в середине — огромная равнина, с другого края — длинное озеро.

Да, мы действительно здесь уже были.

Треть осколка занимает лес. Говорят, по полуторатысячным над этим лесом шла длинная воздушная дорога, соединявшая два огромных города. К городам подходов нет, на осколках с ними набор не удержал жизни. Но мне довелось увидеть рисунок одного из наших старых, кто успел побывать в одном городе до того, как там угасла последняя живая клетка. Город был красивым.

Это очень приятно — слушать мир. Его мелодии, тонкие и тихие или бурные и многозвучные, всегда одинаково прекрасны, потому что заданы жизнью и разумом. Одна неправильная нота — и я слышу фальшь.

И сейчас я ее слышу. Паршивейший звук, словно бы кто-то отчаянно царапает ногтямипо дереву. Неожиданно близко и потому вдвойне неприятно.

— Приготовься, — говорю я. — Там. Это крыса.

— Ну, хоть крыса, а то надоели эти твои тараканы… Может, и правда, начать их красить…

— Поторопись.

Площадка, куда нас выбросило — это широкий кусок тропы, обрушившейся с обеих сторон и потому никуда и ниоткуда не ведущей. По ней будет не спуститься в лес. Мне-то ладно, ходить никуда не надо, указать место приложения можно отовсюду. Но моему Мастеру придется лезть по обрыву вниз, цепляясь за камни. Высоковато…

— Тебе надо спуститься. Веревки у нас нет.

— И кто же это у нас ее, интересно, не взял хотя бы с 15-го, если уж нормальную потерял?.. — ругается, язва, и очень неторопливо сползает с края площадки. — Лазаешь вот так, лазаешь. Потом все руки грязные… Высмотри заодно воду, помыть чтобы было где.

Команды от нее еще ничего, а вот все эти копания и небрежная медлительность… Не терплю, когда она готовится так, словно бы думает, что искаженному опасному зверю всегда можно сказать: «Я сейчас устроюсь, развернусь — и сделаю тебя обратно маленьким. Подожди пока, а то моей ноге неудобно и в затылок дует».