Книга Сны с чёрного хода 2, страница 106 – Алексей Небоходов

Куда исчезли чувства, в которых всегда был смысл её книг? Почему голос автора звучал не её интонациями, а ровными, отшлифованными фразами, в которых не было ни души, ни настоящей глубины? Текст казался чересчур правильным, словно доведённым до совершенной формы, в которой не осталось ничего живого, только гладкая поверхность, скрывающая пустоту.

Продавец, заметив её, моментально оживился, широко улыбнулся и, едва ли не с благоговением, шагнул ближе:

– О, госпожа Соломина! Какая честь видеть вас в нашем магазине! Даже не верится, что сама звезда современной беллетристики зашла к нам! – его глаза сияли неподдельным восторгом, а голос приобрёл почтительный оттенок. – Ваши книги буквально сметают с полок, а новая – это что—то невероятное. Я сам только начал читать, но уже в восторге!

Он нетерпеливо заглянул в раскрытую книгу у неё в руках, ожидая увидеть её реакцию, и, вдруг заметив её задумчивость, нахмурился:

– Вам не нравится?

Лия сглотнула. Губы стали сухими, а слова застряли в горле, как что— то несказанное, мешавшее дышать.

– Просто давно не перечитывала, – голос прозвучал чужим, будто сказанное кем—то другим.

Продавец понимающе кивнул, словно часто сталкивался с подобной реакцией.

– Многие авторы так говорят. Наверное, странно перечитывать то, что уже давно стало частью мира. Но ваш стиль… Он узнаваем. Люди любят вас за глубину, за искренность. Ну и, конечно, ещё потому, что скоро выйдет экранизация.

Лия медленно подняла взгляд.

Слова продавца прозвучали буднично, но в них было нечто, что заставило её сердце сжаться. Экранизация. Представление её произведения в виде фильма, упрощённого, адаптированного, переработанного для массового зрителя. Что—то в этом казалось неправильным, чужеродным, будто ещё один слой реальности, в котором её больше не существовало.

Пальцы сильнее сжали книгу, ногти впились в плотную бумагу, но её лицо оставалось спокойным.

Фильмы… Как они смогли экранизировать её книги? Сценаристы, режиссёры, продюсеры всегда жаловались, что стиль слишком сложный, слишком авторский, слишком многослойный. А теперь… Теперь это стало простым? Теперь достаточно одного взгляда на страницы, чтобы увидеть в них готовый кинообраз?

Когда—то её произведения требовали погружения, требовали от читателя внимания, вовлечённости, размышлений. Их нельзя было пересказать в нескольких предложениях, свести к упрощённому сюжету, они не поддавались схематичному пересказу, теряя суть. Без сопереживания героям смысл ускользал, рассыпался, оставляя лишь набор красивых слов, отзвуки чувств, которые можно было понять, только проживая их вместе с персонажами.

Но если теперь книга легко превращалась в сценарий, достаточно было пролистать несколько страниц, чтобы увидеть в ней готовую сцену, значит ли это, что скрытые слои исчезли? Если адаптация стала мгновенной, не требовала глубокой проработки, значит ли это, что в тексте больше не осталось того многослойного подтекста, который всегда был её почерком? Возможно, содержание упростилось настолько, что теперь его можно было разобрать на отдельные фрагменты, вырезать, переделать, переставить местами – и от этого ничего не изменится?

Мысль об этом заставила губы дрогнуть в неуверенной полуулыбке, которая тут же исчезла.

Она медленно провела ладонью по обложке, ощутив под пальцами холодный глянец, затем с лёгким шорохом вернула книгу на полку.