Книга Дочь богини - сердце палача, страница 59 – Екатерина Богданова

Господин судья сел напротив меня, отодвинул свой бокал в сторонку и, с лукавой улыбкой кивнув на свою пустую тарелку, спросил:

— Поможешь?

И мне как-то сразу легче дышать стало. Быстро подскочила и принялась наполнять его тарелку, попутно рассуждая, что «к запечённому мясу лучше подойдёт вон тот кисленький ягодный соус, а вот с рыбой белое вино сочетается».

— И откуда такие познания? — поинтересовался Тэос.

Я замерла с тарелкой в руках. И действительно, откуда? В нашей таверне хоть и неплохо готовили, но таких изысков не было. А потом вспомнилось, как тётушка Алви разговаривала со старой поварихой Амалиной на кухне, а я вокруг крутилась.

— Тётя рассказывала, — поставив тарелку перед судьёй, пожала плечами.

Опустилась на стул и тихо охнула, припомнив подробности. Мне ведь тогда года три было, если не меньше! Бабуля Амалина уже лет десять как умерла, а из таверны ушла задолго до этого. Это что же получается? Я, будучи такой малявкой, запомнила рассказы тётушки Алви про её прежнюю жизнь? Да не помнила я этого никогда! А тут вдруг вспомнилось, будто вчера было…

— Что-то не так? — нахмурился судья.

— Просто вспомнила… что не могла помнить, — промямлила я, сжимая подол платья на коленях.

— Ранние детские воспоминания просыпаются? — приподнял он бровь.

— Видимо, да, — кивнула я, во все глаза уставившись на него. — Так должно быть?

— Я бы не сказал, — поморщился он.

— Это плохо? — вскочила со стула, нервно озираясь, будто на меня вот-вот накинутся и другие воспоминания из далёкого прошлого.

— Сядь, — приказал господин Тэос. — И успокойся. Столовую только в порядок привели.

— Что со мной? — жалобно спросила я, опустившись на стул.

— Чёткая память с первых дней жизни присуща духам, — скривился он. — Но это ещё ничего не значит. Божественных проявлений в тебе больше.

А у меня перед глазами замелькали картинки, сменяясь так быстро, что голова закружилась. Из нескончаемого потока удавалось выловить только некоторые особенно яркие моменты.

Вот я сильно поранилась, заигравшись и упав с маленькой скамеечки — сколько мне тогда было? Года полтора, не больше. А вот я плачу, кажется, потому, что во рту болит и чешется. И очень жарко, будто в огне горю. Зубки просятся на волю и прорезают дёсны.

И самое яркое воспоминание: мне холодно, очень холодно, темно и больно. Вдруг откидывается край одеяльца и надо мной склоняется тётушка Алви, ещё молодая, без седины и морщин.

«Кто же тебя бросил, крошка? Какая же бессердечная тварь могла так поступить?» — спрашивает она. Я уже не плачу, слишком замёрзла. Только смотрю на неё. «Видимо, боги смилостивились и послали мне тебя во спасение. Теперь мне будет для кого жить.» — говорит она и прижимает меня к груди. Становится теплее и боль постепенно уходит.

— Лейра. Лейра! Да очнись же ты! — потряс меня за плечо господин судья.

— Я… Я вспомнила, как тётушка Алви нашла меня, — прошептала, вытирая катящиеся по щекам слёзы.

— Хм, должно быть это было не самое приятное воспоминание, — похлопал он меня поплечу.

— Напротив, — помотала головой. — Это было лучшее, что случалось со мной за всю мою жизнь.

— Ну это пока, — улыбнулся он.

— Голова болит, — сдавила я виски пальцами. — Слишком много всего.

— На вот, выпей. Полегчает, — протянул мне бокал с вином Тэос.

— Нет, наоборот. Хуже будет, — возразила я.