Книга Влюбленная, обреченная, заговоренная, страница 91 – И. Б. Циммерманн

После этого Мона нахмурилась и на мгновение уставилась на его грудь.

– Мхм, – подтвердила она в итоге с неприятным безразличием в голосе, и Бальтазар ощутил, как у него внутри что-то громко закричало. Теперь ему пришлось прикладывать нечеловеческие усилия, чтобы не вспыхнуть, и он изо всех сил подавлял желание сформировать огненный шар.

Дело не только в том, каким образом Мона об этом рассказывала, но и в том, что именно она рассказывала, и в этом наглом ублюдке, который после такого поступка еще осмелился прийти на день рождения лучшей подруги Моны, разговаривать с ней, разговаривать с Бальтазаром… Вдруг у него в голове появилась лихорадочная тревожная мысль, что он сам на нее давил.

Внезапно все стало кристально ясно: почему она так переживала, почему носила эти печати, почему на нервной почве сразу призывала его из-за любой мелочи. Разумеется, ему было известно, насколько велики ее силы и насколько масштабный ущерб они способны нанести. Однако он себе даже не представлял, сколько раз это уже случалось, насколько она уже травмирована. С самого начала, с рождения. Все в жизни Моны, что вызывало или потенциально могло вызвать у нее страх, превращалось для нее в источник огромного беспокойства, в барьер. А он жаловался, что она призывала его из-за ливня, пропущенного автобуса или темного парка. Напирал, что хочет сблизиться с ней, прикасаться к ней, спать с ней.

– Черт! Мне так жаль… – Он обнял свою ведьму за плечи и прижал к себе. – Поехали домой, – шепнул он ей на ухо, и Мона с трудом подняла голову в кольце его рук и посмотрела на него большими зелеными глазами.

– Но Амения…

– Скажи ей, что тебе некомфортно.

– Но.

– Она твоя подруга, тебе не обязательно ей лгать. Я вообще не понимаю, почему она пригласила эту свинью.

Накрашенные черной помадой губы Моны сжались в тонкую линию, а затем она спрятала голову у него на груди.

– О нет, только не говори мне… она не знает, да? –пришел к выводу Бальтазар и почувствовал, как Мона кивнула. – Так скажи ей.

– Это ее день рождения.

– Готов поспорить, что лучшим подарком для нее будет выгнать этого говнюка из своего дома.

Вдруг копна волос Моны поднялась, и она медленно моргнула. Судя по всему, эта идея сработала, и он увидел мило нахмуренный лоб. В состоянии опьянения на принятие решения ей потребовалось еще больше времени, чем обычно, и Бальтазар пару минут наблюдал за ее размышлениями.

– Выгнать кого-нибудь… – медленно повторила она. – А ты праф! – алкогольная логика, очевидно, взяла верх, и, прежде чем он успел что-то ответить, Мона отстранилась от него и, шатаясь, пошла в сторону гостиной.

Этот момент он решил полностью оставить ей и надеялся, что ведьма ни на что не отвлечется. Напилась она или нет, возможно, это что-то изменит. По крайней мере, для Торбена слова Моны будут иметь последствия, а в конечном итоге имело значение именно это. Хотя – в самом конце, или, скорее, в конце всех концов – Торбен попадет в ад и тогда испытает все, что сделал с ней… и для чистки его души Бальтазар включит максимально сильный режим отжима. Чтобы наверняка. А после путешествия в ад станет ясно, чего душа хочет добиться своим существованием, и Бальтазар будет наблюдать очень внимательно.

Прошло совсем немного времени, и началось зрелище, которого он так ждал. Теперь Бальтазар понял, за что Мона уважала свою подругу, и еще сильнее удивился ее предубеждениям против демонов – сама Амелия ни в чем не уступала адским мучителям. Зазвучавший на весь дом крик ненависти, циничная, пропитанная гневом тирада, переросшая в дикие оскорбления и угрозы, которые могли бы исходить от самого Сатаны, рев, чистейшая ярость – все это было музыкой в ушах Бальтазара. Он все еще стоял в коридоре, прислонившись к двери, и теперь с удовольствием наблюдал за Торбеном, бегущим прямо ему в руки.