Книга Тайны Пантеона, страница 49 – Марина Суржевская

Время неслось слишком быстро.

Я почти перестал спать, снова и снова проверяя план и выискивая в нем прорехи и слабые места. Увы, находил. Но другого, более совершенного варианта, у нас с Нейлом не было.

Ко дню празднования весь Неварбург засиял золотом и пурпуром – цветами императорского двора. Площадь Святого Луки перед дворцом украсили сотней фонарей и гирлянд, превратив ее в искрящуюся драгоценность. В центре установили помост, укрытый бархатом, на нем выступит с речью сам император Константин. В отдалении выстроились резные домики, где будут продавать горячее вино со специями, пряный пунш, крендели с маком, печеные в меду яблоки и конечно – блины. Румяные и золотые, начиненные соленой рыбой или сладким творогом.

Проспекты, стрелами разбегающиеся от площади, тоже подготовили к массовому гулянию горожан. Жители Неварбурга, чествуя монаршую семью, повесили золотые шары на свои окна и выставили флаги на крыши.

Великий праздник совпал со днем, когда деструкты покинут Благой Дом.

От центральной площади до лечебницы двенадцать кварталов и семь до станции, откуда отходит поезд в Пески. Почти двое суток железный состав следует без остановок, пока не доберется до конечной станции.

Пески… когда я пытался вспомнить дорогу в Пески, память снова сбоила, а глаза застилала тьма. После Нью-Касла и чайной я очнулся уже в заключении. И теперь жалел, что не сохранил воспоминаний о поездке. Сейчас это могло бы мне пригодиться.

Зато Нейл помнил больше, чем я. Защищенный от низких вибраций поезд издаст прощальный гудок ровно в девять вечера и вытащить из него пленников будет уже невозможно. А это значит, нельзя позволить деструктам войти в вагоны.

Ночь я провел без сна.

Смотрел в окно – даже ночью на улицах Неварбурга довольно светло от фонарей и витрин. Я вспоминал. То, что нельзя и то, что давно себе запретил. Но возможно, уже завтра мне перережут глотку или всадят пулю в лоб, так что какая разница? Перед лицом смерти запреты теряют смысл, и я позволил себе вспомнить. Следы на снегу – такие одинокие на полотне белой безбрежности, шепот у виска и теплое дыхание, чай в старой чашке, согревающий пальцы. Разделенная на двоих тьма. И ее глаза, в которых отражаются звезды.

«Если бы я был не я, а совсем другой Август, однажды я набрался бы смелости, чтобы тебя поцеловать…»

Хрупкое воспоминание разрушил визгливый женский смех за стеной моей комнаты в Озёрном Доме, к нему тут же присоединился басовитый мужской. И я усмехнулся. Надо забыть о Кассандре Вэйлинг. Это то, о чем она весьма недвусмысленно попросила. Это лучшее, что я могу для нее сделать.

Смех за стеной перешел в кокетливый визг, а потом в хриплые стоны.

Клавдия закрывала глаза на развлечения своих постояльцев. Она все еще не могла поверить, что отель полон, даже в дни города такого не случалось. В Неварбурге слишком много подобных заведений, мало кто из гостей города добирается до окраин. Я восторженное удивление Клавдии никак не комментировал.

Сейчас в ее доме проживало шестнадцать человек, исключая меня. Слева жил господин Браун – молодой мужчина, любящий крепкую выпивку и веселых девушек. Справа – пожилой господин Люсвин, обожающий пряный табак и сплетни. Дальше по коридору расположились супруги из Предгорья, рядом – их друзья, за ними – тихая молодая учительница, неодобрительно поджимающая губы при каждом появлении в столовой господина Брауна…