Книга Брак по контракту со злодейкой, страница 22 – Ангелишь Кристалл

Он чуть заметно напрягся. Улыбка дрогнула, но не исчезла — он ещё пытался играть. Зато его мать, уловив перемену в интонации, поспешила вмешаться, словно хотела вернуть сценарий в привычное русло:

— Удивительно, как ты повзрослела, дорогая, — её голос был обёрнут в бархат, но в нём прятались тонкие иглы. — Прямо расцвела. Мы с мужем были искренне рады услышать, что всё идёт по плану. Такие браки — редкость в наше время: согласие сторон, уважение, хорошее происхождение…

Она сделала паузу, достаточно длинную, чтобы слова успели осесть, как яд в бокале.

— И отсутствие реальной выгоды, — невозмутимо вставил отец. Он даже непотрудился смягчить голос. — Мы ведь говорим честно, не так ли?

Мать Луиджи замерла — на краткий миг в её взгляде промелькнуло раздражение, но она быстро вернулась к роли, найдя новое оружие: улыбку шире, голос мягче, как шёлк, стелящийся по стеклу. Они все вели себя так, словно забыли истинное значение письма и всё сказанное в нём.

— Разумеется, граф. Но ведь дело не в выгоде. Мы же говорим о союзе… о чувствах. Не так ли?

Я позволила себе краткую паузу, словно обдумывала услышанное. Потом аккуратно поставила бокал на подставку и слегка поддалась вперёд, не сводя взгляда с Луиджи. Голос мой зазвучал тихо, но в каждой ноте чувствовалась точность, словно каждый слог — выверенное лезвие.

— Как хорошо, что вы это сказали. Я как раз и хотела обсудить с вами… чувства. И их отсутствие, — улыбнулась с той мягкостью, от которой у Луиджи едва заметно дрогнули пальцы, лежащие на краю тарелки.

Он приоткрыл рот, будто собирался что-то вставить — но я, не изменив интонации, чуть приподняла ладонь: лёгкий, почти незаметный жест, вежливый и окончательный.

— Прошу. Дай мне договорить. Это важно.

Я выдержала паузу — долгую, точную, выверенную. В зале воцарилась полная тишина. Даже приборы больше не звенели — слуги словно затаили дыхание, и воздух стал плотнее, как перед бурей.

— Думаю, мы все понимаем: брак по расчёту — это не союз по взаимному согласию. Когда-то Эления… я… — я намеренно запнулась, позволив себе крошечную слабость, такую человеческую, что она только усилила контраст с последующими словами, — …верила в искренность. В то, что за лесть, за улыбками и обещаниями стоит что-то настоящее и по-настоящему надеялась, что влюбилась, — я перевела взгляд на Луиджи. Он всё ещё пытался сохранить маску, но в уголках губ уже проскальзывало напряжение. — Но жизнь… быстро расставила акценты. Всё это оказалось ширмой. Покрывалом для настоящих намерений. Впрочем, я никого не обвиняю. Мы просто слишком разные. У нас — разные цели. Разное понимание преданности. И уж точно разный взгляд на то, что значит достоинство.

Мать Луиджи напряглась. Её губы сжались в тонкую ниточку, словно шелк, натянутый до хруста. Но она молчала. И я продолжила, уже чуть тише, но с такой же ясностью — как приговор:

— Поэтому я больше не намерена играть в чужую пьесу. Не стану подстраиватьсяпод роли, что для меня выбрали другие. Свадьбы не будет. Я больше не принадлежу никому, кроме себя. И уж тем более — не тому, кто считал возможным разменять меня на титулы, влияние… или молчаливую покорность.

Последнюю фразу я произнесла уже тише, почти интимно — словно обращалась только к нему. Луиджи побледнел. Его взгляд больше не прятал притворства — только чистое, вязкое раздражение, вырывающееся наружу, как яд из надломленной скорлупы. Но он сдержался. Не потому, что не хотел говорить — а потому, что знал: каждое слово сейчас будет работать против него.