Книга Стажер магического сыска 3, страница 39 – Юлия Гладкая, Alexander Blinddog

По настоянию Глеба Еремей приносил напитки только в закрытых бутылках. Хотя старый слуга так и не сказал за весь день ни слова, будто немой, по его лицу явно читалось желание хоть сейчас выступить добровольным дегустатором алкоголя на предмет ядов.

Лазарев достал из кармана жилета золотые часы на цепочке, щелкнул крышкой, взглянул на время.

— А вот и полночь, дамы и господа, — объявил он. — Кажется, пережил я сегодняшний день, кому бы там иного не хотелось.

Глеб продолжал следить за реакцией гостей, не выдаст ли себя кто выражением лица. Тщетно.

— Еремей! — крикнул Лазарев. — Сходи-ка в гостиную, там в стеклянном шкафе возьми да принеси мою любимую бутылочку шотландского виски. Шестьдесят лет выдержки в бочке, господа, вы такого не пробовали, на весь мир десять бутылок, ей-богу. Открыл её один раз, как в отставку вышел, да оставил. Всё берёг-берёг её для особого случая, да вот он и настал.

По лицу старого слуги читалось, что хоть глоточек старого виски, но по пути случайно да «испарится».Кивнув он ушел, а Лазарев, тем временем, окинул гостей самодовольным взглядом.

— Вот так, любезные мои, кто бы ни был тот таинственный автор записки, он крупно ошибся. Ужин минул, а я всё ещё жив! Меня не запугать просто так.

— Истинно так, Алексей Степанович, — угодливо поддакнул Мартынов, — долгих лет вам жизни.

— Куда там запропастился Еремей, лентяй окаянный? — Лазарев поднял голос. — Еремей! Еремей! Пошевеливайся, старый пень! Моложе меня на два года, а глухой уже, как тетерев. Еремей…

Старик отбросил стакан, вскочил с кресла и побежал в зал. Глеб, уже сердцем чувствуя, что за картину он там увидит, рванул за ним.

На красном персидском ковре, рядом с открытой бутылкой виски лежал бездыханный Еремей. На синюшных губах его засыхала серая пена.

— Выехать отсюда невозможно, — сообщил Роман Алексеевич, стряхивая с мундира налипший снег. — Сугробы намело такие, что пока не пришлют на выручку роту рабочих с лопатами или парочку толковых магов, умеющих подчинять огонь, чтобы растопить все это к чертовой матери, тут и до весны можно проторчать.

Почти за полные сутки, это была самая длинная реплика, что услышал от него Глеб.

— Телефонная линия тоже неисправна, — доложил Мартынов. — Вероятно из-за снегопада оборвало провода. Не знаю, что и делать, господа…

— Поздравляю, мы застряли в одном доме с покойником, — в голосе Апрельского слышалось столько же сочувствия к чужой смерти, сколько бывает тепла от айсберга.

Майор растер озябшие ладони, взял не глядя бутылку со столика, сделал несколько глубоких глотков, шумно выдохнул, присел рядом с камином, вытянув руки к огню.

— Вы бы были поосторожнее, — сказал Глеб, — кто знает, что тут ещё может быть отравлено.

— Кто-то да знает, — буркнул майор. — Кто-то из присутствующих.

— Вы на что намекаете! — вскинулся Апрельский. — Я не потерплю…

— Не намекаю, а говорю прямо. Кто-то из присутствующих отправил виски. Если бы не этот остолоп Еремей, позарившийся на господскую выпивку, отравился бы мой отец!

— Не смей его так называть! — рявкнул старик.

В одно мгновение обстановка накалилась так, что вот-вот готова была взорваться. Повисла мучительная тишина, когда казалось что сейчас всё сорвется в драку, но вдруг напряжение разом схлынуло.

— Я его знал дольше, чем тебя! — тихо сказал Лазарев всхлипнул. — Хороший был человек. Достойный. Отец его ещё у самого Люмэ служил. Это были достойные люди. И я не позволю, чтобы их память оскорбляли. Он за меня яд принял, пулю поймал, для меня предназначавшуюся.