Книга Босая для сурового, страница 67 – Екатерина Ромеро

Руками своими грудь прикрывает, и смотрит на меня так…невыносимо просто.

– Тише, не трону. Не бойся. У тебя болит где-то?

Снова молчит, дышит лишь хрипло. Дикий маленький зверек.

Тяжело вздыхаю, проклиная уже себя на этот грех как только можно, и глаза прикрываю. Я обидел ее. Как я мог так напортачить, да еще и кем. Проклятье!

Не трогаю ее больше. Встаю и подхожу к шкафу, переступая через одеяло, которое все еще на полу валяется. Вынимаю оттуда чистую простынь, расправляю ее, и накрываю ею Машу, давая ей возможность, наконец, прикрыться. Я действую без слов. Мне нечего сказать. Ей, кажется, тоже.

Я понимаю, что никакие слова не смогут смыть то, что я сделал с ней вчера. Моя звериная натура пробралась наружу, и я все-таки выместил все зло на той, которую так сильно боялся тронуть.

Я не помню досконально, как это произошло. Одно только всплывает. Я был зол и хотел ее. До безумия, которое все же случилось. Я злился на Машу. Она то и дело провоцировала меня, дразнила, хотя на деле девственницей самой настоящей оказалась. Никем не тронутой девочкой она была. До меня.

В кармане брюк нахожу ключи от двери, отворяю ее, не забыв отметить, как резко дернулась малая от меня. Сцепляю зубы и отхожу на два метра от двери, давая ей пространство для выхода.

– Иди к себе. Тебе надо принять душ.

Маша поднимается во весь рост, кутаясь в простынь. Почему-то замечаю, что она прихрамывает на одну ногу. Блядь, этого еще не хватало.

Я ожидаю от нее истерики, криков, обвинений, и даже угроз как обычно, но она совсем не плачет. Словно застыла вся, апатичная даже, и мне это ее состояние дико не нравится. Уж лучше бы набросилась на меня, ударила, характер показала, а не покорность эту жуткую, заставляющую кровь стыть в жилах.

Ее голос ровный и тихий, только хриплый ужбольно сильно, словно кричала она, пока не сорвала его ко всем чертям.

– Всеволод Генрихович, мой долг теперь оплачен?

Сжимаю кулаки так сильно, что из сбитых вчера костяшек кровь начинает сочится. Я никогда не намеревался забирать ее долг таким, мать его, способом.

Мы так и стоим молча, и я понимаю, что малышка все еще ждет моего ответа. Маша у порога стоит, и я вижу, как сильно она сжимает простынь пальцами, которые все побледнели уже. Вместо того, чтобы обвинить меня в содеянном, малышка только про долг этот проклятый беспокоится. Черт.

– Иди в свою комнату, Маша.

Девочка ничего не отвечает. Лишь усмехается как-то странно и выходит, тихо закрыв за собой дверь. Я же остаюсь один в комнате понимая, что своими руками просто с землей сравнял то, что еще даже не началось, и не могло начаться даже, не должно было.

Я посмел обидеть ту, которая уже давно поселилась в моей голове, и что еще хреновее – почти ничего не помню.

Иду в душ и быстро смываю с себя кровь. Ее, мать ее, кровь девственную. Одеваюсь и караулю Машу под ее дверью минут двадцать, но она так не выходит.

За это время успеваю убрать следы своего безумия, словно самому себе показать, что не было зверя, и вчерашней ночи тоже. Но нет. Не отмыть такое уже. Ничем.

Набираю Елену, врач нам тут точно не помешает. Хоть один адекватный человек должен быть. Проходит еще полчаса, но Маша так и не выходит из комнаты. За дверью тишина гробовая, и это заставляет меня насторожиться. Мне надо проверить ее. Просто на всякий случай.