Книга Играя в жизни. Полное издание, страница 23 – Мери Ли

Смотрю на судью, она утирает пот и поглядывает на мэра. В какой–то момент их взгляд пересекается. Сначала мэр еле заметно кивает, а потом судья дарует ему ответный кивок. Перевожу взгляд на людей, сидящих передо мной. Они что, слепые? Столько пар бесполезных глаз.

Печально улыбаюсь, даже позволяю себе смешок.

Все было решено заранее. Правильно сказал парень – к черту надежду. К черту Синт, судью и мэра.

– Рэйвен Коулман приговаривается к повешению не позднее чем через два часа.

Стук молотка, и я вздрагиваю.

Это все реально.

– Я не убивала Элвиса, – говорю я, смотря в глаза мэра. – Это вы сделали. Вы приказали ему…

Молоток судьи нещадно избивает подложку.

Но меня словно никто не слышит. Им плевать на правду. А мне плевать на них. Перевожу взгляд на судью, она снова утирает пот и, возмущаясь, говорит:

– Рэйвен Коулман, клевета в здании суда грозит вам…

– Чем? – спрашиваю я судью. – Вы меня повесите за преступление, которого я не совершала. А потом накажете за клевету?

Судья не отвечает, а вот Желток нажимает на клавишу, и меня прошибает током. Оседаю на колени и хватаюсь пальцами за ошейник. Ток не перестает проходить сквозь меня, пока я не падаю на бок.

Еще одно слово, и меня зажарят. Блюстители не с первого раза поднимают мое рухнувшее на колени тело, один даже придерживает, иначе ноги откажут, и я снова осяду.

– Два часа вам дается на прощание с родственниками, – сообщает судья, собирая бумаги со стола. – Объявляю заседание закрытым! – Финальный стук молотка.

Все начинают расходиться. Вообще не понимаю, для чего тут были люди в белом? Посмотрели представление, не сказали ни единого слова и ушли. Блюстители сопроводили меня в комнатушку два на два метра. Тут не было ничего, кроме металлического покрытия от пола и до потолка. Еще дверь, которая с протяжным скрипом закрылась за моей спиной, и я погрузилась в темноту.

Ощупывала руками прохладу стены и прошла в дальний левый угол комнаты. Села и прижала к себе ноги. Меня трясло. Даже зубы стучали друг о друга. Губы дрожали сильнее рук.

Не передать словами, как мнебыло страшно и бесконечно грустно оттого, что ко мне никто не придет. Нет родственников, с которыми я бы могла попрощаться. Хотела бы я увидеть маму и сестер. Я бы обняла их крепко–крепко. Мы бы плакали. Я бы пыталась успокоить Мэри, а потом бы позволила маме успокоить меня. Я бы сказала им, что люблю их.

Два часа тянулись слишком долго. Хотя нет. Они пролетели быстро. Вот дверь закрылась и уже открывается. Я подняла взгляд на блюстителя, он кивком указал мне "на выход". И тут я сдала назад. Не физически, идти мне было некуда, за спиной металлическая стена. Но моя храбрость сбежала, поджав хвост, а я прохрипела:

– Нет.

– Выходи. Хуже будет.

– Я знаю.

И я действительно знала, что будет хуже, но ничего не могла поделать без храбрости, которая лишила меня своего общества на краю моей жизни.

Блюститель в два шага преодолел расстояние между нами и хватил меня за волосы. Волоком потащил по металлу. Я кричала от боли в голове, царапалась, пыталась укусить его, но очередной удар тока выгнул меня в дугу.

Как же больно. Больнее, чем я могу вынести.

Сознание мутнеет, и последнее, что я вижу, это ботинок блюстителя.

К сожалению, мне не позволили остаться в беспамятстве. Под нос пихали какую–то тряпку, вонь от нее стояла такая, что даже жена мэра встала бы из–под земли. Я открыла глаза. Солнце слепило, и я снова зажмурилась. Во рту чувствовался солоноватый привкус крови. Я поморщилась, и боль разошлась по уголку рта. Этот ублюдок пнул меня по лицу.