Книга Бабушка для ведьмы, страница 15 – Елизавета Соболянская

– Я тогда вам понемногу деньги начал высылать, – смущенно хекая, рассказывал дед, – но время тяжелое было, Катенька росла… В общем, я в госпиталь завербовался, в Чечне.

Баба Ида тихонько вскрикнула и схватилась за лицо руками.

– А там так получилось…

В общем, дед опять отличился. Спасал раненых солдатиков сначала в госпитале на границе «линии отчуждения», потом начал ходить с группой штурмовиков или разведки в глубокий тыл.

– Там, Идочка, тоже люди жили. Кого осколком зацепило, кто рожать собрался, а кому аппендицит мешать стал. Ходил, пока контузией не накрыло. Память я потерял. Ребята меня вытащили, но… там у всех тайны были. А во мне их целый короб сидел, да и не только моих. Спрятали меня в больнице одной в глухой деревеньке на севере. Работал, жил потихоньку. Лечил. Потом память стала возвращаться, да не вся, кусками. Поначалу и знать не знал, кто я и откуда, потом что-то припоминать стал. А как вспомнил… Стыдно стало. Да и нашел вас не сразу.

Баба Ида давно разлила по кружкам мятный чай с медом и тихонько пила его, успокаивая расшалившиеся нервы.

– И все эти годы один жил? – недоверчиво спросила она.

– Не поверишь, но… один. Почти. Мальчонку одного подобрал и вырастил. Он уже в мединституте учится. А с женщинами не сложилось. Тебя не помнил, а вот голос твой из памяти не уходил.

Зинаида покачала головой и выпила еще пару глотков успокоительного чая. Много лет ее держала на плаву надежда, что ее Костенька все же жив. Но время текло, сглаживало углы и шрамы, и постепенно она привыкла к своей одинокой жизни.

Дочь уехала и жила своей жизнью, не желая пользоваться даром, который перешел ей от родителей. Однако одаренность Тины Катя заметила – и разозлилась. Ее искра едва тлела, а вот внучка внутри горела сильным ровным огнем и тем раздражала мать.

Ида обрадовалась, когда дочь прислала к ней внучку на лето – впервые за долгое время. Дар ведь как костер – ему нужно подбрасывать топливо. Тина бунтовала не только от подростковой дури, но и потому, что не знала, куда и как бунтующие внутри силы приложить. Здесь, в деревне, у леса, волны улеглись, и Тина из встрепанного вороненка постепенно стала превращаться в юную девушку.Пока, конечно, очень юную, но пройдет несколько лет, и появится в ней та изюминка, которая заставляет мужчин и женщин замечать ведьм. А пока…

Вздохнула Зинаида и спросила мужа:

– Так ты ко мне насовсем? Разделить заботы? Или просто заглянул сказать, что жив, и в свою жизнь вернуться?

– Если примешь, Зинаидушка – насовсем! – глухо ответил Константин. – Есть у меня и дом, и работа, я, правда, хотел ближе к сыну перебраться, продал все, но с моей профессией нигде не пропаду.

Посмотрела Ида на мужа своего, на седую его голову, да и кивнула:

– Оставайся, Костя. Тина сейчас у меня живет, Кате не до нее. Осенью, конечно, мать ее в город заберет, тогда и повидаетесь. А пока… живи.

Поклонился ей муж, обнял неловко натруженными руками, и до-о-олго они сидели, обнявшись, пока не явился на кухню недовольно фырчащий Серафим. Оглядел гостя, мазнул хвостом по его камуфляжным штанам, да и мявкнул нерадивой хозяйке – где, мол, мое молочко? Крыса утром на крылечке лежала!

Смахнула баба Ида набежавшие слезы и пошла кота молоком поить.

С появлением в доме деда жизнь в деревне стала ярче и разнообразнее. Дед Костя навел непонятный женщинам порядок в одном из сараев, установил там верстак, привез какие-то инструменты и… начал сам делать берестяные коробочки под мази, туески для сыпучих порошков, плел корзины, вздыхая, что материал надо бы весной запасти, но и с летней лозой управлялся он ловко. Потихоньку дед подправил ворота – и те перестали скрипеть и провисать, сколотил удобные стульчики для работы в саду и скамеечки для веранды. В общем, в доме стала чувствоваться толковая мужская рука, а из сарая всегда вкусно пахло свежим деревом, берестой и столярным клеем.