Книга Перерождение, страница 191 – Галина Чередий

Сграбастав в кулак волосы на моем затылке, он отстранил меня от себя и, согнувшись едва ли не в три погибели, обрушился на мои подрагивающие от нетерпения губы с какой-то горячечной безотлагательностью. Будто и не целовал вовсе, а стремился выпить, осушить до самого дна. Оборвав это нападение тогда, когда у меняуже поплыло в голове от недостатка воздуха, Риэр выпрямился и прижал стиснутые в кулаки руки по бокам.

– Сделай… это, – пробормотал он, перебивая сам себя рваными вдохами, – сделай… как… только… ты… можешь.

– И как же могу только я? – Мой голос был похож больше на скрип из-за спазма в горле.

Не было и тени мысли, скольким он говорил это до меня, подзадоривая дать ему все, что он хотел. Нет сейчас никого, не было и не будет. Был только он, содрогавшийся и едва не умолявший в предвкушении, и, я упивавшаяся ранее никогда не испытываемой внутренней свободой. Не важен был порядок действий и неизменный с начала времен рисунок первобытного чувственного танца. Такого момента не было никогда прежде в этом мире, и больше он не повторится. Отпустила себя, отбросила весь контроль и просто упивалась терпким, жалящим кончик языка вкусом своего мужчины. Следовала за музыкой его стонов, заряжалась, как электричеством, дрожью его огромного тела. Доходила почти до безумия, облизывала, заполняла себя им до предела, до заводящего почти головокружительного дискомфорта, впивалась ногтями в его бедра. И все еще смотрела, смотрела в его искаженное так близко подкравшимся экстазом лицо, ловила одурманенный взгляд, когда он, будто изо всех сил преодолевая себя, открыл глаза. Дрожала сама и задыхалась от почти невнятных слов, что лились из него прерывистым потоком:

– Ты… ты… ненасытная… жадная… жадная до меня, – хрипел он, – меня… меня… только меня… Голодная, как я. Смотрю на тебя… а будто… будто в себя. Ласкаешь… как… крушишь меня… наизнанку душу выворачиваешь.

Да, сто тысяч раз да! Я жажду сокрушить тебя, разрушить для других, уничтожить для всех, кроме себя! И плевать мне в миллионной степени на эгоизм, дешевое навязчивое собственничество и остальную ерунду. Во мне рычит и клокочет свирепая необходимость иметь каждую часть Риэра для себя. И да, я действительно жадная до него, прямо-таки порочно алчная до невменяемости, до потери всего прилично-человечного, до утраты всего гигантского слоя цивилизованности в пользу чистого зверства, вынуждающего скалить зубы и рычать по поводу и без: «Мое, мать вашу!»

Не было сил и далее терпеть самой всю эту прущую наружу строго адресную похоть, я нуждалась в большем. Не помня, что существует стыд, запустила руку к себе в джинсы, но мое движение не осталосьнезамеченным Риэром, несмотря на его состояние. Он отстранил меня и вздернул в воздух так быстро, что я и охнуть не успела. Ткань треснула, металлическая пуговица отлетела в стену, подобно пуле, и вот я уже сидела на подлокотнике дивана, голая ниже пояса и с раздвинутыми ногами. Боже-боже, его проникновение, наверное, никогда не перестанет чувствоваться как острое, пронзительное вторжение, акт сексуальной агрессии, а не нежное соединение тел. И я уже не помню, как по-другому, не хочу не так и никогда не захочу. Мое наслаждение теперь было только таким: почти невыносимым, ослепляющим, с ним. Я пропала, совсем пропала, безвозвратно – вот что пронзило меня одновременно с первой оглушительной и сверкающей волной оргазма. Абсолютно точно пропала, осознала окончательно, когда впитывала всю ярость и неистовство экстаза догоняющего меня Риэра, паря сама уже в невесомости.