Книга Ты вернешься!, страница 79 – Галина Чередий

— С чем же?

— Со всем. Я не хочу и не буду расставаться с любимым, — решительно ответила, чувствуя в себе внезапно небывалую прежде силу, которую не побороть ничему. А еще внутренний покой, какой бывает только при полной ясности в сознании.

Если наступило время выбора, то я однозначно и без сомнений, колебаний, оглядки выбираю Руса.

— Эрин, понимаешь ли ты, что мне достаточно сейчас поднять саргов и, наплевав на последствия, дать им обнюхать тебя, а потом отправить на поиски твоего любовника? Они найдут его, прикончат, и предмет нашего спора исчезнет.

Лютая ярость взорвалась во мне, едва не выбрасывая в истинную форму, готовую атаковать, рвать, уничтожать за угрозу жизни моему любимому.

— Только пусть попробуют! Я убью каждого, кто посмеет к нему даже прибли…

Атака отца была подобна удару молнии с ясного неба. Прыжок, удар мне в челюсть и мгновенный нокаут, погрузивший сознание в темноту.

Очнулась я уже в самом нижнем подвале подземного личного каземата примов Курта, где и провела несколько следующих недель, посещаемая дважды в день исключительно отцом, приносившим пищу и воду.

Дни и ночи я металась, сходила с ума от страха за Руса и тоски по нему. Бесновалась, расшибаясь в кровь о стены и решетки в обеих ипостасях, умоляла родителя, обещала что угодно, отказывалась есть и пить сколько выдерживала до того момента, как истинная форма, чьи инстинкты требовали выживания любой ценой, не брала верх над человеческой ипостасью.

Там же я поняла, что ношу ребенка от моего любимого, вот тогда угомонилась, перестала голодать, себя калечить и принялась просто ждать. Если отец продолжает меня тут держать, значит Руса они так и не нашли, а то и вовсе искать не стали. Иначе зачем бы,если бежать уже не к кому. Очевидно, умудренный жизненный опытом прим понял, что физическое устранение объекта моей страсти заставит меня возненавидеть его навсегда, а отцу нужно было, чтобы я просто перебесилась, перегорела со временем, осознав взаперти, что чувства были сиюминутным мороком.

Длилось заточение до тех пор, пока Георг не нашел способ освободить меня. А я тут же, едва успев поблагодарить друга, рванула к Русу. Лишь для того, чтобы узнать, что мороком были как раз его чувства ко мне.

Наши дни

— Херни не городи, — отмахнулся я небрежно от Васька, пытаясь мыслями собраться для беседы с борзым юношей, который, внезапно, мой сын.

Сбежал вниз по лестнице в подвал, кивнул парням, несущим вахту в комнате отдыха перед коридором, по обеим сторонам коего и располагались наши камеры. Не пустовала сейчас ни одна, так что общий присмотр был не лишним, как и наблюдение через мониторы за пленниками.

— Как Валентин? — уточнил у Лакела, немногословного здоровяка, освобожденного нами пять лет назад из рабства в стае Чаросет. Редкие были ублюдки, даже среди хранимых Луной чистокровных уродов. Хрен знает, что с ним делала гадина-хозяйка, но, насколько знаю, мужик до сих пор не глянул ни на одну женщину, не важно, обращенную или человека. А желающие сблизиться с ним были, точно знаю, боец он знатный, да и руки к правильному месту приделаны насчет починить-построить-отремонтировать.

— Нормально. Дня за три оклемается, — ответил Лакел. — Ты к пацану?

— Да. Как он? — я глянул на монитор, но увидел там только лохматую макушку Эрика.