Книга Порченый подарок, страница 140 – Галина Чередий

— Да.

— Есть, Греймунна. Аниры и Свирепые в стародавние времена были одним народом, но потом наши пути разошлись. Мы ценим и взращиваем в себе человеческую половину, а они считают это слабостью. Людей они ровней себе не видят, и кабы не мы между ними и вами, то туго бы пришлось и Гелиизену, и вашим соседям от их набегов.

— То есть они плохие и враги? — уточнила я с любопытством.

— Враги — да, а плохие или нет… Заведено у них не по-нашему, домов постоянных не строят, охота, сражения и грабеж — вот чем они живут. Так все наши предки жили, но мой пра-пра-прадед стал новые порядки вводить, говорил, ему богиня наша Иласки являлась и даже… — щеки и уши юноши запунцевели, — ну… вроде как в полюбовниках он у нее был. Как там на самом деле — не знаю, но стал он всех учить по-новому жить. Сыто и в тепле, запасы делать, землю пахать, торговать с соседями, а не убивать да грабить их. Людьми быть, а не зверями, но и свою природу тоже не забывать.

Трофейный жеребец, уже немного успокоившись, прошелся мимо нас туда-сюда, бока его тяжело вздымались, на шее и животе появилось белое мыло. Все же столько простоя даром ему не обошлось, и устал он много быстрее, чем мог бы. А у меня появилось странное ощущение недоброго взгляда, и я даже заозиралась, стараясь понять, откуда он. Но заметить никого не удалось.

— Что не так? — повторил мои действия Ронра.

— Ничего, — передернув плечами, я постаралась отряхнуться от неприятного чувства и набраться решимости для нового, возможно, неуместного вопроса. — Скажи, а твой зверь такой же, как и у отца?

— Да уж надеюсь на это! — негромко рассмеялся парень. — У всех аниров звери похожи, но в нашей семье они сильнее других. Да и поладить с ним удается прямо сразу. Эх, скорее бы.

Он мечтательновздохнул.

— А та девушка, почему она тоже не обернулась?

— У женщин нет второй личины, Греймунна, ни к чему она. Наша богиня сама не оборачивалась, и вам не велела того делать.

Это «вам» немного покоробило и чуточку согрело меня отчего-то. Не так уж я, выходит, и отличаюсь от местных, а они от меня, по крайней мере, моего пола.

— Почему?

— А затем, чтобы мы, мужчины, своей человечности не теряли.

Я не успела обдумать, как относиться к последнему, как увидела появившегося из-за угла конюшни Бора. Шел он стремительно, широко шагая, хмурился и впился в меня пристальным взором, как только нашел глазами. Воздух вокруг меня сразу сгустился, каждый вдох стал каким-то слишком отчетливым, от головы до пят пробежала волна покалываний, словно я была вдруг обнажена и попала под порыв сильного ветра, вот только не понять — ледяного или обжигающего.

— Я думал, ты не хотела выходить, — произнес он, останавливаясь передо мной так близко, что я уловила его дыхание на своем лице. Легкое движение навстречу, и наши губы бы встретились. Он, похоже, испытывал меня, проверяя, отступлю дальше или останусь на месте.

А я смотрела в его глаза, в какой уже раз поражаясь невообразимой интенсивности голубого в них, и честно спрашивала себя, что хочу сделать. Стоять на месте, давая понять, что его близость, несмотря на страх, не противна мне, или отодвинуться, потому что так, наверное, было бы правильнее. Зверь, перед тобой зверь, лишь прячущий это за совершенным мужским лицом, твердила некая упрямая и зажатая часть моей сущности, та самая, что мечтала вернуть все как было, не только до Аргаста и нашей встречи с Бора, но и до Алмера. Но и ее противница, не менее упрямая, которая тоже я, возражала, что до сих пор видела от предводителя только добро и ласку, коей раньше и не ведала, и до тянущей, неприличной боли внутри жаждала ее снова. Дважды ему случилось напугать меня: тогда на границе, когда узнал о том, что не будет первым, и сегодня. Но я должна быть слепой или бесчувственной, чтобы не понять: он сожалеет о каждом совершенно искренне.