Книга Порченый подарок, страница 144 – Галина Чередий

— Прости, с этим ничего поделать не могу, Ликоли. Желать тебя смогу перестать лишь мертвым, — сказал Бора, обхватывая себя у основания, и я, к своему стыду, никак не могла оторвать бесстыдный взор от его руки, сжимающей его могучую мужественность, и обжигающие картинки нашей немногочисленной, но такой потрясающей близости заполнили мой разум.

— Да, во имя всего святого, гляди на меня так, жена моя! — с глухим стоном произнес Бора, медленно опускаясь на колени, словно его ноги ослабли. — Гляди так, как смотрела, позволяя ласкать и любить себя. Гляди, потому что мне и жизни больше нет без твоего такого взгляда.

Ох, Пресветлая, сколько же сейчас во мне всего происходит! Нечто горячее, неимоверно-волнующее прямо-таки распухало в моей груди, струясь под ставшей вдруг такой чувствительной кожей, сжимая легкие, заставляя дышать все чаще. Оно откликалось на этот умоляющий взгляд Бора, на каждое его слово, само нуждающееся звучание голоса, практически неволя хотеть поддаться, пойти навстречу всему, о чем он просил. Потянуться к нему, ощутить снова все то, что порождали во мне его прикосновения, забыться в его объятиях, взвиться высоко-высоко, туда, откуда не видно всех земных проблем, а когда вернуться, то они возьмут и куда-то исчезнут. И жить потом дальше, позволяя себе видеть лишь ту сторону моего супруга и окружающих, что для меня приемлема, удобна, а остальное игнорировать. Да разве мало людей живут так же, особенно женщин, особенно аристократок. В своем комфортном мирке, знать не желающих ни о каких трудностях, занятиях, кроме исключительно приятных и призванных их развлечь; о том, как и что делается или откуда берется, о том, что могут вытворять их собственные мужья прямо у них под носом.И мнилось — именно об этом просил меня Бора, принять, как ни в чем не бывало, отдаться в его руки, позволить себе видеть лишь то, что приносит удовольствие мне, одновременно давая его и ему. Это давление, мягкое, вкрадчивое, но почти непреодолимое, присутствующее повсюду в моем теле и разуме, и ему так легко уступить, но тут же появилось чувство, что вдруг стало нечем дышать. Точно так же, когда на меня давил своей насмешливостью и жестокими словами Инослас, тыкая лицом в то, что никакого выбора для меня не существует и никогда не существовало, а мои протесты — лишь признак незрелости, эгоизма, недальновидности. Да, Бора не унижал меня и не собирался, похоже, этого делать, да подчинение его давлению обещало мне лишь наслаждения, но это все равно было давление.

Отсутствие выбора. Он говорил об этом красивыми словами, тоном, так напоминающим мольбу и будящим страстную потребность пойти ей навстречу, чтобы только растворилась без следа эта страстная мука из его взгляда и голоса, но это никак не меняло того факта, что никакого другого пути, кроме как исполнить рано или поздно так или иначе все его просьбы, у меня нет.

— Твой зверь, — напомнила я предводителю, что продолжал вглядываться в мое лицо, как если бы мог так читать мои мысли.

Хотя отчасти, наверное, мог. Он — глава своего народа, умный, сильный и гораздо менее простодушный и прямолинейный, нежели мне виделось поначалу, а еще он взрослый мужчина, у которого более чем достаточно опыта с женщинами, а я против него бестолковая девчонка, чьи чувства и способы на них влиять для него как раскрытая книга. У меня нет никакого шанса устоять перед тем, чтобы утонуть в нем однажды, и ему это прекрасно известно. Все, что и остается за мной в этой ситуации, — это либо принять все добровольно и ни о чем уже тогда не сожалеть впредь, либо навсегда застыть в состоянии принужденной пленницы, не позволяя себе никогда забыть об этом.