Книга Потоп. Том 1, страница 74 – Генрик Сенкевич

Ян Скшетуский подхватил маленького рыцаря за бока и, как ребенка, поднял вверх; пан Михал схватился за решетку и стал пристально глядеть во двор.

— Что-то есть, что-то есть! — с живостью сказал он вдруг. — Я вижу пехоту, это венгерская надворная хоругвь, над которой начальствовал Оскерко. Солдаты его очень любили, а он тоже под арестом; наверно, они хотят узнать, где он. Клянусь богом, стоят в боевом строю. С ними поручик Стахович, он друг Оскерко.

В эту минуту крики усилились.

— К ним подъехал Ганхоф… Он что-то говорит Стаховичу… Какой крик! Вижу, Стахович с двумя офицерами отходит от хоругви. Наверно, идут к гетману. Клянусь богом, в войске ширится бунт. Против венгров выставлены пушки и в боевых порядках стоит шотландский полк. Товарищи из польских хоругвей собираются на стороне венгров. Без них у солдат не хватило бы смелости, в пехоте дисциплина железная…

— Господи! — воскликнул Заглоба. — В этом наше спасение! Пан Михал, а много ли польских хоругвей? Уж эти коли взбунтуются, так взбунтуются.

— Гусарская Станкевича и панцирная Мирского стоят в двух днях пути от Кейдан, — ответил Володыёвский. — Будь они здесь, полковников не посмели бы арестовать. Погодите, какие же еще? Драгуны Харлампа, один полк, Мелешко — второй; те на стороне князя. Невяровский тоже объявил, что он на стороне князя, но его полк далеко. Два шотландских полка…

— Стало быть, на стороне князя четыре полка.

— И два полка артиллерии под начальством Корфа.

— Ох, что-то много!

— И хоругвь Кмицица, отлично вооруженная, шесть сотен.

— А Кмициц на чьей стороне?

— Не знаю.

— Вы его не видали? Бросил он вчера булаву или нет?

— Не знаем.

— Кто же тогда против князя? Какие хоругви?

— Первое дело, венгры. Их две сотни. Затем порядочно наберется хорунжих у Мирского и Станкевича. Немного шляхты… И Кмициц, но он ненадежен.

— А чтоб его! Господи боже мой! Мало! Мало!

— Эти венгры двух полков стоят. Старые солдаты, испытанные. Погодите… У пушек зажигают фитили, похоже будет бой…

Скшетуские молчали, Заглоба метался, как сумасшедший.

— Бей изменников! Бей, собачьих детей! Эх, Кмициц! Кмициц! Все от него зависит. А он храбрый солдат?

— Сущий дьявол, на все готов.

— На нашей он стороне, как пить дать, на нашей.

— Мятеж в войске! Вот до чего довел гетман! — вскричал Володыёвский.

— Кто здесь мятежник: войско или гетман, который поднял мятеж против своего владыки? — спросил Заглоба.

— Бог их рассудит. Погодите. Опять поднялось движение. Часть драгун Харлампа переходит к венграм. Самая лучшая шляхта служит в этом полку. Слышите, как кричат?

— Полковников! Полковников! — доносились со двора грозные голоса.

— Пан Михал, крикни ты им, ради бога, чтоб они послали за твоей хоругвью да за панцирными и гусарскими хорунжими.

— Тише!

Заглоба сам начал кричать:

— Да пошлите вы за остальными польскими хоругвями и — в прах изменников!

— Тише!

Внезапно не во дворе, а позади замка раздались короткие залпы мушкетов.

— Господи Иисусе! — крикнул Володыёвский.

— Что там, пан Михал?

— Это, наверно, расстреляли Стаховича и двоих офицеров, которые пошли к гетману, — лихорадочно говорил Володыёвский. — Ясное дело, их.

— Страсти господни! Тогда нечего надеяться на снисхождение.

Гром выстрелов заглушил дальнейший разговор. Пан Михал судорожно ухватился за решетку и прижался к ней лбом, но с минуту времени ничего не мог разглядеть, кроме ног шотландских пехотинцев, которые выстроились под самым окном. Залпы мушкетов стали все чаще, наконец заговорили и пушки. Сухой треск пуль об стену над подземельем слышался явственно, как стук градин. От залпов сотрясался весь замок.

— Михал, прыгай вниз, погибнешь там!

— Ни за что. Пули идут выше, а из пушек стреляют в противоположную сторону. Ни за что не спрыгну.

И Володыёвский, еще крепче ухватившись за решетку, взобрался на подоконник, так что теперь ему не нужно было опираться на плечи Скшетуского. В подземелье стало совсем темно, так как окошко было маленькое и даже щуплый пан Михал совсем заслонил свет, зато друзья его, оставшиеся внизу, каждую минуту получали свежие вести с поля боя.

— Теперь вижу! — крикнул пан Михал. — Венгры уперлись в стену, стреляют оттуда… Ну и боялся же я, как бы они не забились в угол, — их бы там пушки вмиг уничтожили. Клянусь богом, хороши солдаты! Без офицеров знают, что делать. Опять дым! Ничего не вижу…

Залпы начали стихать.

— Боже милостивый! Покарай же их поскорее! — кричал Заглоба.

— Ну, что там, Михал? — спрашивал Скшетуский.

— Шотландцы идут в атаку.

— Ах, черт бы их побрал, а нам приходится здесь сидеть! — крикнул Станислав.

— Вот они! Алебардники! Венгры взялись за сабли, рубят! Боже мой, какая жалость, что вы не можете видеть! Какие солдаты!

— И дерутся друг с другом, вместо того, чтобы идти на врага.

— Венгры берут верх! Шотландцы с левого фланга отступают. Боже, на сторону венгров переходят драгуны Мелешко! Шотландцы между двух огней. Корф не может стрелять из пушек, чтобы не ударить по шотландцам. Я вижу среди венгров и мундиры хоругви Ганхофа. Венгры пошли в атаку на ворота. Хотят вырваться из замка. Идут как буря! Все крушат!

— Постой, как же так? Лучше бы они замок захватили! — крикнул Заглоба.

— Пустое! Завтра они вернутся с хоругвями Мирского и Станкевича. О! Харламп погиб! Нет! Встает, ранен… Они уже у самых ворот… Но что это? Неужели и шотландская стража переходит на сторону венгров, она отворяет ворота… Пыль клубится по ту сторону ворот. Я вижу Кмицица! Кмициц! Кмициц с конницей валит через ворота!

— На чьей он стороне? На чьей стороне? — кричал Заглоба.

Одну минуту, одну короткую минуту пан Михал молчал; шум, лязг оружия и крики раздались в это время с удвоенной силой.

— С ними все кончено! — пронзительно крикнул пан Михал.

— С кем? с кем?

— С венграми! Конница разбила их, топчет, сечет! Знамя в руках Кмицица! Конец, конец!

С этими словами пан Михал соскользнул с подоконника и упал в объятия Яна Скшетуского.

— Бейте меня, бейте! — кричал он. — Это я мог зарубить этого человека и выпустил его живым из рук, я отвез ему грамоту на набор войска! По моей вине он собрал эту хоругвь, с которой теперь будет сражаться против отчизны. Он знал, кого собирает под свое знамя, — собачьих детей, висельников, разбойников, палачей, таких же, как он сам. Если бы мне еще раз встретить его с саблей в руках! Боже, продли мою жизнь, на погибель этому изменнику, клянусь тебе, что теперь он не уйдет живым из моих рук…