Книга Запретная дверь, страница 10 – Олег Синицын

Ольга кивнула, сложив губы в грустную улыбку. На щеках проступили заманчивые ямочки. Андрей увидел, как глаза медсестры заблестели от влаги.

«Не надо плакать, я жив», — хотел прошептать он, но сил на новую фразу не хватило. Андрей попытался поднять руку, но не смог. Все дело в проклятой усталости. Она будто связала его.

— Сейчас придет врач, — сказала Ольга.

Андрей провалился в темноту.

2

Когда он очнулся, у кровати сидел Перельман. Вид у заведующего неврологией был растрепанный. Врачебная шапочка отсутствовала, обнажив курчавые, кое-где пробитые сединой волосы. Галстук сбился. Незажженная трубка вываливалась изо рта. Перельман сильно волновался.

Сжав ладонь Андрея, он долго не отпускал ее.

— Ты выкарабкался, — говорил Миша. — Ты везучий сукин сын!

Андрей закрыл глаза.

— Он за час проскочил вегетативный статус, — сообщила медсестра. Снова та, которая наблюдала его пробуждение.

— Сейчас проверим, так ли это… Андрей, слышишь меня?

Он повторил испытанный сигнал глазами, но Перельману это не понравилось.

— Нет, — недовольно произнес Миша. — Словами ответь! На что тебе язык, доктор Ильин?

Андрей попытался. Воздух выходил изо рта словно из рваной покрышки, в результате вместо «да» получалось «а-а». Но Перельмана это удовлетворило.

— Как ты себя чувствуешь?

— С-с. та…

— Устал, — определила медсестра. Перельман кивнул.

— Шевельни правой рукой… нет, правой! Отлично. Как твое имя?

— Ан…ей! — Кто не знал, не понял бы. Но два слога получились четко.

Заведующий неврологией прищуренно смотрел на него, оценивая состояние Андрея.

— Ты знаешь, кто я?

— Д-д…

— Какое сегодня число?

Андрей недовольно выдохнул от такого трудного вопроса. Из своего имени он сумел произнести лишь два слога, а Перельман требует, чтобы он сказал «двадцать третье июня»!

Но Миша, похоже, сам понял, что переборщил, и изменил вопрос:

— Какой сейчас месяц?

— Ию-ю…

— Где ты находишься?

— Б-бо… б-больни… — Он набрал воздуха в грудь и закончил: —…Ца!

Перельман улыбнулся:

— Ставлю тебе тринадцать баллов по шкале Глазго. Ты в состоянии акинетического мутизма. Помнишь, что это такое?

— Д-д… — ответил Андрей.

Веки потяжелели. В коротком диалоге он выложился весь. Накатила неодолимая слабость, стало трудно оставаться в сознании.

Перельман заметил это:

— Отдыхай. Ты молодец.

3

На следующий день Перельман снова посетил Андрея. К этому времени тот несколько раз приходил в сознание и вновь терял его. К счастью, периоды просветления становились все длиннее. Говорил Андрей по-прежнему с трудом. Стали двигаться пальцы на руках и ногах, правая рука согнулась в локте (произошло это уже в присутствии новой медсестры).

Миша присел на краешек кровати.

— Ан-анаже…желе поз-вонили? — первым делом спросил Андрей.

Перельман как-то непонятно посмотрел на него, затем то ли кивнул, то ли покачал головой. Андрей воспринял этот жест как утвердительный.

— Тебе сейчас не нужно беспокоиться о том, что происходит за этими стенами. Все неприятности позади. Главное — к тебе вернулось сознание.

— Ч-что… слу-чилось?

— Тебя сбила машина.

— Ангел…

— Да, «Ангел». «Газель» похоронного бюро. Ты выскочил на проезжую часть на красный свет. — Миша сурово посмотрел на него. — Ты серьезно пострадал, Андрей.

— Скажи… — прошептал он.

— Перелом левого предплечья, ключицы, нескольких ребер… И тяжелая черепно-мозговая травма в лобно-теменной области правого полушария.

Андрей почувствовал, что стало трудно дышать.

— Линейный перелом черепа, эпидуральная гематома. Была операция, работал сам Столяров. Твою голову восстановили, Андрей, но…

— Е-если… была не-не… — Произнести «нейрохирургическая операция» вряд ли бы удалось, слишком длинный словесный ряд.

Миша взял его за руку, показывая, что понял.

— С момента операции прошло восемь месяцев.

Жизнь остановилась. Крупицы сил, которые он собрал в себе за сутки, рассеялись.

— После удара ты впал в глубокую кому, — продолжал Перельман. — Пять баллов по шкале Глазго. Твоя травма была очень серьезной, а кома длилась восемь месяцев, Андрей. Поэтому мы безумно счастливы, что ты очнулся. Мы ждали этого всей командой.

— Бракман… десять…

— Да, по Бракману после длительной комы только десять процентов достигают выздоровления или умеренной инвалидности. Но тебе я делаю великолепный прогноз. Ты миновал вегетативную стадию, сознание спутанно, но работает. Умственные способности, речь, движения улучшаются с каждым часом.

— П-поездка в… в… — Он не понимал, почему не может произнести название города.

— Не напрягайся. Я же говорил, что у тебя повреждены лобные доли.

— Кон-ференция, — прошептал Андрей.

— Кривокрасов сожалел о том, что с тобой случилось. Но конференцию никто не отменял, и от кафедры поехали он и Ковальчук.

В груди прокатилась горячая волна возмущения. Ковальчук собирался ехать на конференцию еще до того, как голова его коллеги вошла в контакт с бампером «газели». И еще Андрей был уверен, что Кривокрасов нисколько не сожалел о том, что случилось. Нисколько!

— Чт-то… на конф-ф…ференции.

— Ты хочешь знать?

— Да! Да! — разозлился Андрей.

Перельман уставился в пол.

— Кривокрасов прочел доклад о диагностике по сновидениям. Его речь попала во французские и британские журналы, кафедра была на устах какое-то время… Мне очень жаль, Андрей, но руководителем лаборатории сновидений назначили Ковальчука. Понимаешь, после трагедии, которая случилась с тобой, никто уже не надеялся… А Ковальчук защитил кандидатскую, он молод, разбирается в теории сна… Мне искренне жаль.

Андрей отвернул голову, чтобы Миша не видел его лица. Да какая, собственно, разница. Пусть он заплачет сейчас, пусть изойдет соплями — ничего не изменится. Его многолетняя работа украдена. Ни Кривокрасов, ни Ковальчук не принимали участия в исследованиях. Они лишь присвоили результаты.

— Андрей, мы тебя восстановим, — пообещал Перельман, сжав его кисть. — И не таких поднимали. Не падай духом.

— Оставь… меня…

Миша опустил голову и покинул палату, осторожно прикрыв за собой дверь. Андрей не выдержал и заплакал.